Перетащу сюда, пусть будет.

Название: я никогда не научусь называть свои тексты нет
Рейтинг: pg-13? (есть нехорошее слово)
Пейринг: duh.
Примечания: 1) На Les Mis Fest, 1.18: "Анжольрас/Грантер. Модерн-АУ. Вместе снимать квартиру в Париже".
2) МОДЕРН-АУ ПО МОТИВАМ ТРЕДОВ ПРАВДОРУБА

травка, флафф, сто тридцать дней ГрантераПышнотелая томная девица, полностью обнаженная, оборачивается на Пиноккио, который пристроился сзади. «СОВРИ МНЕ», требует неоново-синяя надпись.
Анжольрас моргает раз, два, три, и наконец заставляет себя поднять взгляд. Обладатель майки одаривает его наглой улыбкой, развязно подмигивает и бесцеремонно оглаживает его с головы до ног искрящимся раздевающим взглядом. Анжольрас скрещивает руки на груди и терпеливо ждет, пока незнакомец не возвращает взгляд на его лицо.
- Хей, - говорит незнакомец, надувает и громко лопает пузырь из розовой жвачки и смотрит Анжольрасу в глаза из-под растрепанной кудрявой челки, - Курфейрак говорил, ищещь соседа?
- Грантер? – спрашивает Анжольрас, старательно контролируя голос, чтобы не показать ни удивления, ни неприязни. Парень сверкает белозубой улыбкой, дергает плечом, на которое закинул спортивную сумку, и размашисто кивает, обдавая Анжольраса внезапным облаком блесток.
- Веселая ночь, бро, - серьезно поясняет Грантер, пока Анжольрас прожигает его взглядом и старается не чихнуть. – Нальешь выпить – расскажу.
Анжольрас смотрит на рваные джинсы, оранжевый неоновый браслет на тощем запястье, потертый кожаный ремень с бляхой «THE MAN ↑ THE LEGEND↓», старательно избегает рисунка на майке. Ну, как бы там ни было, Курфейрак ведь говорил, что Грантер – отличный парень. И Комбефер с ним согласился; сказал, что лучшего соседа Анжольрасу не найти. Нет оснований не доверять друзьям, да и потом, судить по внешности – последнее дело.
Анжольрас распахивает дверь, пропуская Грантера внутрь.
- Две сотни в месяц, никаких девушек, никаких вечеринок, уборка раз в неделю, каждый моет за собой посуду сам, никакого шума по ночам, - отчеканивает он, пока Грантер вальяжно проходит в холл, сбрасывает растоптанные мокасины, хмыкает на гравюру Парижской Коммуны и с одобрительным интересом рассматривает кожаную куртку на вешалке. – Не курить в помещении, мусор выносим по очереди, платить до двадцатого числа, без задержек.
Грантер кивает, пританцовывая под какую-то воображаемую музыку, и распахивает дверь в комнату Анжольраса прежде, чем Анжольрас успевает сказать «протест».
- Хей, команданте! – приветственно восклицает он, отвешивая плакату с Че шаткий поклон, и улыбается Анжольрасу через плечо кровожадным акульим оскалом. – Курф говорил, что ты интересный. Ты мне нравишься. Так что, выпить найдется?
- Я не пью, - ровно отвечает Анжольрас, ненавязчиво подталкивая Грантера к свободной спальне дальше по коридору. – А тебе нужно проспаться. Давай.
Грантер закидывает руку ему на плечо и фыркает ему в щеку, почти прикасаясь губами.
- Заботливый, - мурлычет он, словно пьяный кот. – Нет, ты мне очень нравишься.
Грантер вырубается, стоит ему коснуться кровати. Анжольрас тяжело вздыхает и тихо прикрывает за собой дверь.
Нет, Курфейрак с Комбефером не стали бы его подставлять. И издеваться над ним не стали бы. Друзьям Анжольрас доверяет, и будет доверять всегда.
Но почему-то у него очень плохие предчувствия.

*
Через две недели Курфейрак прячется от Анжольраса в женских туалетах и темных комнатах гей-клубов, а Комбефер солнечно улыбается и похлопывает Анжольраса по плечу.
- Он же заблудившаяся, отверженная душа! Он нуждается в твердой руке. Кому, как не тебе, указывать ему прямой и, кхм, повторюсь, твердый путь в будущее?
Комбефер абсолютно, до тошноты серьезен, но почему-то в его словах Анжольрасу чудится скрытый смысл. В скрытых смыслах Анжольрас не силен, да и вообще, он уверен, на самом деле эта паранойя - пагубное влияние Грантера. И его алкогольных паров. И той подозрительной зеленой поросли, которую тот с вечера первого дня заботливо взлелеивает на балконе.
- По-моему, ты выращиваешь вовсе не помидоры, - строго говорит Анжольрас вечером на исходе их первой недели совместного проживания.
Грантер с оскорбленным видом прижимает руку к сердцу, округляет глаза:
- Как можно?! Что ты вообще делал на балконе, эй, ты же не куришь, а теперь весь мой сюрприз насмарку! Я хотел вырастить базилик и подарить тебе, смотри, я раскрасил горшок под французский флаг! Нравится?
Анжольрас не удостаивает его ответом, разворачивается, закрывает за собой дверь (может, чуть-чуть быстрее и громче, чем хотел). За дверью, как-то само собой за пару дней покрывшейся неприлично откровенными рисунками, раздается громкий, довольный хохот.

*
Каждое утро Анжольрас просыпается ровно в шесть. Он отправляется на пробежку по набережной Сены, благо, квартира у них совсем рядом с Shakespeare & Co. К семи он возвращается домой, делает себе свежевыжатый томатный сок с базиликом (ошпарить томаты, очистить их от семян и кожицы, размолоть в блендере, разбавить соком от семян, добавить мелкопорубленный базилик и щепотку перца чили, лучший способ начать день и подпитать тело витаминами) и уходит в душ. После душа он пьет свой сок, завтракает поджаренным цельнозерновым хлебом и грейпфрутом, чтобы обеспечить организм необходимыми витаминами и здоровыми углеводами, пролистывает комментарии в своем блоге, отвечает Жоли, приславшему трагически-мрачную смс с полусерьезными набросками завещания в четыре утра, чистит свой фейсбук от навязчивых пошлых комментариев (он всегда знал, что фейсбук не отличается интеллектуальным контингентом, но в последнее время это уже начинает утомлять). Потом он одевается и отправляется на занятия. Он всегда приходит за пять минут до начала лекций и успевает просмотреть конспекты с прошлых лекций. Этот режим не менялся два года, с того дня, как Анжольрас снял свою первую квартиру.
Грантер уничтожает его под корень за два с половиной дня. Зато приносит альтернативу.
На второй день после переезда вышедший из душа Анжольрас застает за столом Грантера, на котором нет ничего, кроме пластмассовой короны и плавок с суперменом. Грантера, который медленно оглядывает его обнаженный торс и довольно облизывается, поигрывая пустым стаканом.
- Охуеть, чувак, - тянет он низким голосом, глядя Анжольрасу куда-то в район полотенца. – То есть, супервещь ты сделал, пара глотков и никакого похмелья. Еще есть?
Анжольрас приходит на занятия злым, растрепанным и непривычно взбудораженным.
С тех пор Грантер каждое утро встречает его на кухне, даже если Анжольрас, уходя на пробежку, сталкивается с ним на лестнице, когда пьяный Грантер, цепляясь за перила, пытается добраться домой. Грантер, растрепанный и сонный, щеголяет комиксовыми плавками, багровыми засосами и расплывшимися телефонными номерами на запястьях; лениво щурится празднично-яркому летнему утру, раскачивается на стуле, чудом удерживая равновесие, делится пошлыми подробностями сквозь холодную пиццу, разглядывает Анжольраса, совершенно не стесняясь, и каждый раз выпивает весь его питательный сок.
Анжольрас на самом деле не знает, так ли сильно он любит Комбефера с Курфейраком, чтобы это терпеть.
Но сок почему-то все равно исправно делает каждое утро. И оставляет на столе, уходя в душ.
Глупо тратить силы и нервы на борьбу с безобидной двухлетней привычкой, когда можно заняться по-настоящему важными вещами.

*
В душе поселяется ярко-желтый утенок в садомазохистском костюме, квартира пропитывается тонким ароматом неизвестных травок и вонью химических смесей для проявки фотографий. Грантер под завязку забивает пустующий мини-бар, доставшийся Анжольрасу от съехавшей Эпонины, каждый вечер валяется на диване в гостиной в рваных, вытертых джинсах, пошлых и сползающих, громогласно хохочет над Спанчбобом, булькает фруктовым кальяном, зовет оценить инстаргаммные фотографии его новых носков с черепашками-ниндзя, оставляет кучи мятой, пропахшей чужим возбуждением одежды на коридорном полу, никогда не ложится раньше четырех и неизвестно где пропадает днями. Грантер таскается с ним на собрания в кафе, воодушевленно делает флаги (правда, весьма вульгарные и натуралистичные), пропускает пикеты, напившись, с похоронной серьезностью подсовывает Анжольрасу ужасающие черновики блог-постов и статей, регулярно «забывает» на кухонном столе раскрытый молескин с весьма фривольными изображениями Анжольраса... Грантер безумно раздражает.
Грантер – изумрудный ураган, поджарый, жилистый, загорелый, безумное южное лето, расплавленный воздух. Безалаберный, ласковый хаос, безграничная наглость, отрицание приличий, персонифицированная бессмысленность. Он разбивает привычный порядок, уничтожает, втаптывает в землю, наполняет мир Анжольраса карнавальным хаосом, отвлекает, теребит, постоянно маячит рядом раздражающе ярким солнечным зайчиком. Он ничего не стесняется и не боится, не признает ни норм, ни приличий, ни во что не верит и смеется, когда Анжольрас пытается хоть что-то ему объяснить. Грантер громко смотрит порно на кухне, пока Анжольрас пытается готовить ужин, и комментирует особо удачные моменты; Грантер скручивает сигареты, облизывая прозрачную бумагу по всей длине и глядя на Анжольраса из-под ресниц; он растягивает под потолками по всей квартире проволоку, развешивает фотографии изморенных развратных девиц на окровавленной земле, тонко-воздушных нимф в полусгнивших кисейных платьях, обнаженных мужчин на белых простынях в обнимку с иссохшими трупами. «Искусство, мой прекрасный друг», - говорит однажды Грантер, серьезно глядя Анжольрасу в глаза, - «искусство не терпит полутонов. Они видят себя прекрасными, но какими их видят другие? Вот эта – прелестница! – вчера была смешливой застенчивой официанточкой, а сегодня я встретил ее – и она уже многообещающая актриса, потому что какому-то потному увядающему денежному мешку приглянулись ее ноги. Он сделает ей грудь, сделает нос, пройдет месяц, и она станет безупречной куколкой, а я хочу запомнить. Сейчас. Я сказал ей, что снимаю для рекламы, и крошка поверила. Жизнь создает такое, что нам не превзойти никогда».
Грантер залпом опракидывает бокал вина, а Анжольрас смотрит на Дафну, изящную юность с округлым личиком, ямочками на щеках, пшеничными кудрями и наивным взглядом влюбленного олененка. За девушкой на фотографии тенью проступает вытянутый призрак, узловатый, искореженный, закостеневший, – ее же тень, наложенная на образ. «Дафной» девушку назвал Грантер.
Анжольрас не просит его убрать фотографии. Они беспокоят его, раздражают, вспугивают рой ненужных мыслей, как и сам Грантер, но он не говорит ни слова.

*
Утром восемнадцатого дня Грантер (в плавках с Халком) приветственно машет Анжольрасу открытой бутылкой водки. Анжольрас презрительно отворачивается и лезет в холодильник за органическим йогуртом (сока он сделал на двоих, но Грантер успел уничтожить весь литр, и Анжольрас даже не знает, почему его это все еще удивляет). Кухня тесная, залитая мягкой утренней негой, и Грантер легонько пихает Анжольраса ногой:
- Эй, зацени! Обновка! Зря я страдал, что ли?
Анжольрас оборачивается, гневно сузив глаза, и напарывается на пьяно-серебряный взгляд Грантера, как на копье. Грантер отводит пропитанную водкой вату от соска, в котором теперь красуется витое серебряное колечко. Анжольрас смотрит, как загипнотизированный, а пальцы Грантера тянут колечко, оглаживают, теребят.
Грантер ловит его взгляд и расплывается в чеширской, безумной улыбке.
- Так и знал, что понравится, - и голос у него почему-то севший на пару октав. Анжольрас отворачивается. Что за глупость, в самом деле.
За его спиной Грантер неслышно вздыхает.

*
Раньше все было куда проще, меланхолично думает Анжольрас, проматывая комментарии к посту о гей-правах. Он замечает это уже не первый раз. Он пишет логичные, умные, справедливые вещи, но резонанса получает в три раза меньше, чем любая из гифок Прувера по диснеевским мультикам.
Грантер утверждает, это потому, что Анжольрас слишком логичен. «Эй, Аполлон, мы не в прошлом веке. Сейчас пора золотого эгоизма, инфантильный эгоцентризм, возведенный в абсолют, людям же плевать на все, в чем они не видят собственного отражения. Хочешь что-то изменить – начни говорить с людьми, а не с идеями». Грантер в который раз был пьян, поэтому Анжольрас его проигнорировал, но слова проникли под кожу, вросли в кровь заманчивыми семенами. «Им не нужны отвлеченные слова. Покажи им себя. За тобой они пойдут на край света. Я знаю».
«Люди устали. Бессмысленно верить в отвлеченное нечто, в абстракции, которые двадцатый век растоптал, раздавил под каблуками, опьянил рок-н-роллом и любовью. Абстракций нет. Есть только люди».
Анжольрас удаляет почти дописанный пост, удаляет три тысячи слов доказательств, аргументов и призывов.
«Вот что. Меня зовут Анжольрас, и я чертовски зол», - начинает он.
Грантер возвращается с очередной попойки непривычно рано, когда еще не пробило и трех. «Молодец, Аполло», - наклонившись, шепчет он в кудри Анжольраса. «Им понравится».
Анжольрас подается вперед, уходя от чужого прикосновения, и нажимает «Опубликовать».
С утра у него прибавляется три сотни подписчиков.
И теперь он никогда, никогда не будет оставлять лэптоп включенным. И сменит пароль в ЖЖ. И, пожайлуй, разобьет айфон Грантера. Но сначала удалит его чертов инстаграм.
Ничего этого он, конечно, не делает. Он орет на Грантера, пытается вбить в его взъерошенную голову понятие личных границ, но все, конечно, выходит впустую. Конечно, он мог бы выгнать Грантера, избавиться от него раз и навсегда и найти нормального соседа. Но у него не хватает времени, они ведь организовывают протест, а еще ему нужно закончить эссе о влиянии Наполеона на культуру Франции, и возиться с Грантером просто нет сил.
А еще Грантер, кажется, никогда на него не обижается. Всегда возвращается домой. И всегда смотрит с улыбкой. Иногда он даже выглядит кротко. Может быть, он не так безнадежен.
Анжольрасу хочется в это верить.

*
- Это моя детка, - говорит Грантер вечером двадцать шестого дня, пошатываясь и прижимаясь горячим голым боком к Анжольрасу. Грантер влюбленно пожирает глазами новенький блестящий мотоцикл, замерший у тротуара, а его пальцы рисуют невесомые круги на поясе анжольрасовых джинсов. Анжольрас облизывает пересохшие губы.
- Ты спустил на него квартплату за шесть месяцев, - говорит он обвиняюще. Голос слишком хриплый, но Грантер, слава Богу, пахнет марихуаной и абсентом и ничего не замечает, только прижимается сильнее, ближе, чтобы удержать равновесие.
- Ага, - легкомысленно выдыхает он куда-то Анжольрасу в шею и устраивает отяжелевшую голову у него на плече. Вчерашняя щетина царапает обнаженную кожу рядом с белоснежной майкой, лето жаркое и бесстыдное, но Анжольраса почему-то бросает в зябкую дрожь, как под весенним дождем. Он передергивает плечами, сбрасывая голову Грантера, и, чертыхаясь про себя, удерживает его от падения, приобнимая за пояс.
- О чем ты вообще думал, - говорит он. Грантер горячий, как печка, почти плавится под прикосновением, поджигает пальцы. - Ты безобразно пьян, ты понимаешь, что мог кого-то прикончить? Кто вообще выдал тебе права?
Грантер легкомысленно машет рукой, жмурится и ухмыляется.
- Да ладно, - тянет он, - Смотри, какая прекрасная ночь, и она только начинается! Тебе давно пора расслабиться, свет моей жизни, так как насчет поразвлечься? Давай, Курфейрак нашел новый бар, и я знаю кое-кого, кто просто увядает без твоего общества. Серьезно. Давай. Когда ты в последний раз развлекался с друзьями, а?
Когда кто-то не будил меня ночами попойками по скайпу, - хочет огрызнуться Анжольрас. Он и правда безумно зол, зол настолько, что перехватывает горло. Быть безответственным идиотом – одно дело, но садиться за руль, когда еле стоишь, и подвергать чужие жизни опасности – это...
- Эй, - тихо вклинивается в его мысли Грантер, непривычно серьезный и как будто неожиданно протрезвевший, - За кого ты меня принимаешь? Меня подбросил Курфейрак, это вообще был его байк, а тут он как раз купил крутую тачку своей мечты. Да и на байке он ездит хреново и медленно, слышишь? Я не такой тупой. Верь в меня хоть чуть-чуть.
- Почему я должен? – холодно цедит Анжольрас, отказываясь думать о том, что он чувствует.
- Не должен, - шепчет Грантер, - Но можешь. Пожалуйста.
Анжольрас слушает глухое биение его сердца, выдыхает и закатывает глаза.
- Сейчас-то Курфейрака здесь нет. Ты должен отдать мне ключи – и не спорь! Врежешься в грузовик по дороге в бар – это будет на моей совести. Я подброшу.
Руки Грантера смыкаются на его талии осторожным, неожиданно нежным кольцом. Анжольрас так и не дожидается развязных прикосновений, которые он уже приготовился вытерпеть со стойким равнодушием. Грантер держится за него, невесомо прижимается щекой к плечу, и никаких скабрезных намеков.
Ветер ударяет в лицо, пьянящая симфония влюбленного лета, фонари проносятся мимо яркими звездами. Мотоцикл рычит в его руках, послушный и грациозный, как прирученный лев.
Анжольрас не отдаст Грантеру ключи.
Для безопасности Грантера, конечно.
И Грантер завтра же купит шлемы. К мотоциклам нужно относиться ответственно.

*
Вечером тридцать восьмого дня Анжольрас не возвращается домой, потому что его забирает полиция. «Несанкционированный протест, сопротивление полиции, хулиганство», - с едва различимым, и оттого особенно пугающим предвкушением зачитывает обвинение высокий инспектор с горящим взглядом бывалой ищейки. Анжольрас знает свои права до последней буквы, но он никогда не думал, что это знание окажется бесполезным. Все, на кого он мог рассчитывать, рядом с ним. Решетка захлопывается, у Анжольраса урчит в животе (ну да, спасибо, желудок, лучшего времени ведь не найти), и рассчитывать им не на кого. Еще сто лет назад народ бы такого не потерпел, - мрачно думает Анжольрас, - Тогда люди не боялись вылезти из теплых кроватей и вступиться за справедливость! Он пытается поговорить об этом с товарищами, но Курфейрак зевает и – Прости, Анжольрас,все правильно, очень круто и мега тру, но я вторые сутки не сплю – с неожиданным комфортом растягивается на железной лавке; Прувер совсем его не слушает, но через полчаса каким-то образом умудряется очаровать охранника настолько, что тот соглашается контрабандой принести ему кофе, карандаш и молескин; Мариус замогильным голосом сообщает, что его жизнь кончена, ведь Козетта никогда не свяжется с бывшим уголовником; Фейи почему-то начинает говорить на ломаном польском, Баорель на удивление хорошо изображает “Folsom Prison Blues” на воображаемой губной гармошке; а Комбефер, выслушав Анжольраса до конца, не поддерживает свободолюбивый дух, а советует позвонить Грантеру.
Анжольрас фыркает, садится на пол, прижимаясь спиной к решетке, и с достоинством замолкает. Комбефер опускается рядом, поправляет очки и молчит. Галогеновые лампы, отражаясь в его очках, сверкают совершенно дьявольским образом.
Через час, когда Прувер уже упросил охранника запостить за него твит (Нет, не смотрел никто из нас / С такой тоской в глазах / На лоскуток голубизны / В тюремных небесах #balladofparisgaol #forthegreatergood), а Комбефер превзошел сам себя по части многозначительного молчания, Анжольрас сдается и решает попробовать позвонить Жоли. Но Жоли прикован к постели мутировавшим убийственным насморком, предположительно перерастающим в хронический воспалительный процесс. Боссюэ и Мюзикетта, сварив Жоли бульон, не слишком съедобный, но зато приправленный любовью, по настоянию заболевшего удалились подальше от очага эпидемии и затерялись в ночи. Фейи выцарапывает на стене японский веер с польскими стихами. Комбефер очень многогранно покашливает. Баорель начинает напевать “Bohemian Rhapsody”.
Грантер приезжает двадцать минут спустя. Анжольрас чуть ли не впервые видит его трезвым – и почему-то вдруг замечает, какой Грантер бледный. «Не волнуйся», - говорит Грантер, глядя на Анжольраса сквозь решетку потемневшими глазами, и исчезает.
Через десять минут их выпускают. Уже на выходе из участка Анжольрас оборачивается – и успевает увидеть, как инспектор с огненными глазами пожимает Грантеру руку.
Никому так и не удается узнать, что произошло. Грантер пьет еще больше, чем раньше, но становится на удивление молчалив.
Впрочем, ненадолго.
Но тайну он хоронит вместе со своей серьезностью.

*
Вечером пятьдесят седьмого дня Анжольрас возвращается домой заполночь. И находит у себя в комнате всю компанию Азбуки, рычащий басами компьютер, а также море пивных банок, три больших пиццы и твистер.
- Чувак! Присоединяйся, - машет ему Грантер, балансируя на одной руке под Курфейраком.
Анжольрас молча смотрит на него, надеясь, что у него получается в достойной манере передать всю палитру усталости, ненависти и презрения. Он безумно вымотался, запись передачи о социальной несправедливости и полицейском произволе оказалась ловушкой пылающих подозрительным энтузиазмом журналисток, и все, чего он хочет, - это пойти спать.
Чего он никак не ожидал, так это того, как с лица Грантера под его взглядом сползает пьяное веселье. Ему вдруг становится неловко, странно и неприятно, под сердцем все непонятно скручивает, как будто он проглотил живого осьминога. Остальные затихают вместе с Грантером, падают, забывая игру, оборачиваются на Анжольраса, и от этого почему-то становится еще хуже.
- Чуваки, перемещаемся ко мне, - командует Грантер из-под рухнувшей на него кучи. Все покорно встают, неловко улыбаются и шатающейся толпой устремляются в коридор. Грантер выходит последним.
– Не волнуйся, Аполло, - шепчет он, почти задевая щеку Анжольраса губами. – Мы будем тихими и незаметными, как спящий в джунглях лев.
И они действительно сидят тихо. Ровно полчаса, пока Анжольрас не начинает засыпать. Стоит ему задремать, как из комнаты Грантера доносятся испуганные вопли, трубный гогот и, кажется, пение.
Анжольрас переворачивается на живот и накрывает голову подушкой.
За стеной гремит мат, крики, какие-то рассуждения о членах и сиськах, разочарованные стоны, истошные крики «НЕ ОБОРАЧИВАЙСЯ ЧУВАК НЕ ОБОРАЧИВАЙСЯ», ревнивый рокот Боссюэ, испуганные апокалиптические стоны Жоли, и Анжольрас не выдерживает.
Он распахивает дверь комнаты Грантера так резко, что она ударяется о стену. В темноте, разбавленной только молочным мерцанием компьютера, друзья подскакивают, вцепляются друг в друга и оборачиваются к нему, как один, с виноватым ужасом на лицах. Анжольрас вздыхает и качает головой.
- Подвиньтесь, придурки. И передайте мне пиво.
Потому что никто не играет в Слендермена лучше Анжольраса.

*
Они играют еще не раз, и Грантер всегда садится рядом, и иногда, когда все орут от испуга, впивается пальцами в колено Анжольраса. Анжольрас всегда слишком сосредоточен на игре, чтобы сбрасывать руку. Конечно, он огрызается, и говорит «Перестань меня лапать, придурок», и делает вид, что не замечает. Грантеру пора бы научиться вести себя прилично, но учиться он не желает. А Анжольрас не собирается насильно его учить.

*
Жить с Грантером – настоящий ад, но Анжольрас, к собственному удивлению, быстро привыкает. Сто тридцать два дня пролетают совсем незаметно.
А на сто тридцать третий день подозрительная растительность в горшке, расписанном под французский флаг, очень радует Грантера.
На сто тридцать четвертый день назначен всеобщий протест против несправедливых поправок в закон о найме на работу, на который Грантер клялся привести свою богемную тусовку.
У Анжольраса очень, очень плохие предчувствия.

П.с.

@темы: Les Mis, дятел клавиатуры, над конопляной поляной