yay, i like this one

Название: a kite fallen from grace
Бета: autodofe
Размер: мини, 2732 слова
Персонажи: Стив Роджерс, Маргарет «Пегги» Картер, Брок Рамлоу, Наташа Романова, мельком Мария Хилл, Джеймс «Баки» Барнс и Воющие Коммандос
Категория: джен (канонный гет упоминается)
Жанр: ангст
Рейтинг: PG
Краткое содержание: Капитану Роджерсу нужно найти себе место в настоящем. И примириться с прошлым.
Примечание: название взято из песни Laura Marling – The Captain And Hourglass

Новая форма совсем простая – практичная, наверное, больше ее и не опишешь никак. Не черная, как у других, а синяя, но синий теперь темный, как полуночное небо – плакатно-яркий остался в прошлом, там, где символ был нужнее командира. Были звезды и полосы – осталась одна звезда, дань прошлому и в то же время его карт-бланш, регалия, напоминание его новой элитной группе, почему этот тип из ниоткуда вдруг идет впереди.
Они ждут в машине. Их четверо, тех, кого он отобрал – Фьюри и Хилл предлагали шестерых, но для первого раза Стив предпочел компанию потеснее. Они ждут, громко переговариваясь, а когда замечают его, замолкают и смотрят со снисходительным любопытством – еще бы, они ведь лучшие бойцы на планете, каждый день проворачивают такое, что девяностолетнему герою и не снилось. Герой поистрепался, год отлеживался на полке, пока они выполняли свою работу – а может, и зазнался, привык почивать на лаврах и обнимать детишек перед камерами, и только космическое вторжение заставило его поднять задницу – остальное для него слишком мелко. Кто он такой, этот парень из прошлого? Ну убил парочку нацистов, но войну ведь закончил не он. Войну выиграли и закончили такие парни, как они. А теперь этот оживший памятник собирается ими командовать. Стив прекрасно знает – по глазам видит, что именно это они и думают.
«Все повторяется», – думает Стив. И улыбается им.
Машина трогается. За рулем Хилл, так уж сложилось, хотя задание – проще некуда: проверить и захватить подпольный оружейный склад (расположен в часе езды от города, охраняется слабо, нападения не ждут). Если закрыть глаза, вернуться в прошлое все равно не получится: дорога слишком ровная, мотор шумит слишком тихо, шутками никто не перебрасывается и не обсуждает, куда бы пригласить дам (и где их найти).
Вот и хорошо. Он ведь здесь пытается начать жизнь заново.
– Волнуешься, кэп? – хмыкает один из оперативников (Рамлоу, его зовут Рамлоу, и никакого имени, потому что друзьями они не станут. Команда – это просто команда). В его глазах вызов, но несерьезный, какой-то насмешливый: он ведь понимает, что они впятером едут на задание, где любые двое из его команды справились бы за полчаса без единой царапины.
(Так-то, капитан Роджерс. Щ.И.Т. тебе доверяет, но тебе ведь все-таки девяносто четыре.)
Остальные поворачиваются к ним – ждут ответа, будто готовятся посмотреть хороший спектакль.
Все повторяется.

Его случай – в некотором роде уникальный, так что никто точно не представляет, что с ним делать. Психологи, с которыми он поговорил по настоятельной просьбе Фьюри, установили, что он «в полном порядке, учитывая все обстоятельства», посоветовали «не спешить», «проститься с прошлым» и «составить список».
Он и сам знает, что, учитывая все обстоятельства, он в полном порядке. Кто бы только сказал, как побыстрее привыкнуть к миру, где даже воздух – и тот другой. Он в полном порядке – просто совершенно не знает, с чего начать.
Ему дают время – будто не понимают, что как раз времени-то у него с избытком. Его вежливо оставляют в одиночестве, и он старается почувствовать благодарность – и был бы благодарен куда сильнее, если бы каждая минута не тянулась как час.
(Может, его вовсе и не «вежливо оставляют в одиночестве». Может быть – и это куда вероятнее – в новом мире нет места для Капитана Америка, а кто такой Стив Роджерс, никто не знает. Что они могут предложить Стиву Роджерсу, кроме уютной квартиры со старомодной обстановкой, нескольких книг и личных дел его погибших товарищей?
Стив Роджерс и сам не знает.)
Первым вечером в новом доме он закрывает глаза и слушает музыку. На полках много пластинок – музыка старая, еще довоенная. Она звучит совсем рядом, но доносится сквозь десятилетия. Будто он и сам давно успел ее забыть.
Среди них попадается и песня, которую он не слышал: дата выпуска – ноябрь 45-го, уже после войны, он лежал подо льдом, а под эту музыку, должно быть, танцевали те, кто вернулся, и те, кто дождался. Кто бы ни составлял для него музыкальную коллекцию, Стив ему благодарен: песня красивая, пусть и напоминает о времени, которое он навсегда потерял. Песня – о новой встрече. Хорошая песня.
Он слушает ее снова и снова, пока за окном не начинает заниматься рассвет.

– Потанцуем, агент Картер? – пробует Стив, протягивая руку. У его отражения дурацкий вид, ухмылка, как на агитационном плакате, а в глазах столько отчаяния, что любая приличная девушка пинком прогнала бы со свидания такого кавалера.
В личном деле Маргарет Картер указан статус: «На пенсии». Агент Мария Хилл, такая же красивая и с такой же сталью во взгляде, передавая ему дела, советовала повременить с визитом. «Она не в лучшем состоянии, капитан, – сказала Хилл, глядя на него прямо и честно. – Проблемы с сердцем. Врач запретил ей волноваться, пока она не пойдет на поправку, но если вы знаете ее, то понимаете, что… Директору Фьюри пришлось лично забрать у нее компьютер и телевизор, чтобы она прекратила раздражаться из-за международной политики».
Скорее уж из-за того, что ей теперь нет места ни в международной политике, ни в ее тени, подумал Стив, но Хилл поправлять не стал. Он действительно знал Пегги, знал ее и любил, и та девушка, которая должна была ему танец, отчаянно не любила бездействие. А уж собственное бессилие она наверняка не смогла бы стерпеть даже семьдесят лет спустя.
– Пегги, – пытается Стив во второй раз, и его отражение выглядит еще глупее, – я немного опоздал. Надеюсь, ты готова отдать долг с процентами: я рассчитываю на два танца, не меньше.
Он столько раз перечитывал личное дело Маргарет Картер, что помнит его наизусть. У Пегги блестящий послужной список и больше выполненных полевых заданий, чем у любого из нынешних элитных агентов. Пегги возглавила Щ.И.Т. и помогла спасти тысячи жизней; благодаря Пегги у Стива Роджерса даже в странном будущем есть место, где не будут задавать вопросов, и люди, с которыми можно сотрудничать. У Пегги нет семьи: муж умер, осталась племянница, но та живет отдельно. У Пегги маленькая квартира в Бруклине. Стив может в любой момент снять трубку и набрать ее номер – просто услышать ее голос.
– Пегги, – Стив пробует снова, и снова, и снова, но вместо того, чтобы окрепнуть, голос становится все более жалким, а на отражение страшно смотреть. Господи, да он разваливается на части. – Пегги. Это я. Видишь? Я успел. Прости, что тебе пришлось…
Что ей пришлось проводить его к смерти, а теперь он вернулся, чтобы разбередить старую боль? Она прожила долгую жизнь, защищала мир за них обоих, и она – по-другому просто не может быть – была счастлива. Что он может сделать, что он может ей сказать? Что она нужна ему, чтобы вернуться? Что она – все, что у него осталось, хрупкая связь между тем миром и этим, и он любит ее, как семьдесят лет назад, но вернись он обратно – не изменил бы ни секунды? Отправляясь за Красным Черепом, он был готов умереть, но не был готов вернуться.
Так она это знает. Она всегда понимала его лучше, чем он сам себя понимал.
Нелепые репетиции, попытки пригласить на танец девушку, которая давно перестала его ждать, он бросает на третий день. Тем более он никогда не блистал перед ней красноречием. Придет время – и слова придут, а какие – не так уж важно.
Стив смотрит на себя в зеркало каждое утро и не узнает собственные глаза.

В конце концов она приходит к нему сама. Она всегда была куда смелее него – вот насчет этого иллюзий он никогда не питал.
Он возвращается в свою квартиру после инопланетного вторжения, и она поднимается ему навстречу с дивана в гостиной.
– Стивен Роджерс, – сурово произносит она, и голос у нее по-прежнему сильный, звонкий, только акцент исчез почти бесследно. – Капитан, как вы посмели…
Она давится воздухом, Стив вдруг болезненно ясно видит, как блестит влага в ее глазах, и у него все еще нет слов, но они и не нужны. Он обнимает ее прежде, чем она успевает продолжить, и ее сухие морщинистые руки стискивают его в ответ так крепко, что ему самому потом, отстранившись, приходится отворачиваться и вытирать глаза.
Он угощает ее чаем. Она сидит ровно, расправив плечи, держится как королева, и глаза у нее все такие же ясные, умные и живые. Она рассказывает ему о себе – забавно, легко, только то и дело путается в датах. Ее рука дрожит, когда она поднимает чашку: чай выплескивается на блюдце, капля падает на кремовую блузку. Она не замечает.
Иногда она выдыхает с чуть слышным хрипом. Несколько раз она смотрит на него, и в ее глазах появляется растерянность – проскальзывает тенью, мелькает и исчезает, и он не придает этому значения.
– Ты устала, Пегги, – говорит он, когда она допивает наконец давно остывший чай. – Я отвезу тебя домой.
– А танец? – она улыбается, и улыбка все та же, уголками губ, с вызовом, с дразнящей силой. Она опирается на спинку стула, чтобы встать, и локтем сбивает со стола чашку. Стив успевает ее подхватить, перехватывает взгляд Пегги и почти растворяется в безбрежной, тихой печали в ее глазах.
– У нас теперь хватит времени, – отвечает он, улыбаясь ей так искренне, как только может. – Потанцуем завтра.
(На следующий день Пегги открыла ему дверь и не узнала его. А потом вспомнила – только эта встреча после войны была для нее первой.
Если уж время тобой заинтересовалось – то не отпустит, пока не наиграется. Пока ты не поймешь его истинную цену. Стив Роджерс получил уже столько уроков, и ни один не смог выучить до конца.)

Он собирался вернуться с войны триумфально или в гробу, или не вернуться вообще. А вышло вот так, странно, нелепо, триумф отгремел десятки лет назад, и даже от памяти почти ничего не осталось – все то, чем он жил, теперь просто далекое эхо. Мемориальная стена в холле Щ.И.Т.а, несколько архивных кинопленок, да вот теперь он сам, живое напоминание. К нему теперь, правда, прилагается новый триумф: по словам мисс Поттс, победа над инопланетной армией и одним полубогом – «отличный пиар-ход для возвращения героя в мир».
В его честь собираются открывать выставку в одном из вашингтонских музеев, но люди, если и решат туда заглянуть, наверняка увидят героя в костюме, а не парня под ним. Не лицо войны, даже не ее изнанку, просто символ старой, изношенной победы. Он думает, что хотел бы напомнить и о других парнях – тех, которых забыли, которых небрежно, одним словом отмел Старк, в которых современный мир не видит героев. Он думает даже, что это необходимо: почтить их память, раз уж он не смог ни разделить с ними победу, ни попрощаться. Поэтому он соглашается выступить на открытии – рассказать о том, что не сыворотка, не щит и не сила делают человека героем, только то, что внутри, и те, кто рядом.
Но оказавшись в музее, он не может отыскать нужных слов. Потому что организаторы не забыли о главном, и отовсюду: с фотографий, с видеопленок, с открыток, плакатов и коллекционных карточек, с футболок и значков, с календарей и слайдов – на него смотрят Джонс, Морита, Дам Дам, и Фэлсворт, и Дернье, и Баки, напряженный и неулыбчивый, смотрит тоже. «Вот бы пригодился сейчас старый щит», – думает он, стоя на подиуме под вспышками фотокамер и прицелами красных огоньков – видео, теперь так снимают видео. Он говорит что-то о дружбе, о том, как важно стоять друг за друга, в болезни и здравии, в веселье и страхе, и доволен уже тем, что хотя бы не запинается через слово.
Он не очень хорошо помнит тот день.
(Через пару недель он видит в парке двух мальчиков лет десяти – братья, наверное, или друзья, они и похожи друг на друга, и нет. На мальчике повыше футболка с его щитом, а второй, с зачесанными назад волосами, размахивает игрушечным автоматом. Они смеются, гоняются друг за другом по лужайке, падают на траву и раскидываются на спинах, разглядывая облака; потом приходит женщина, громко отчитывает их за побег, а затем проказливо улыбается и покупает в ларьке мороженое.
Стив пытается нарисовать пейзаж, но в тот день у него ничего не выходит.)

– Ты, наверное, не самого высокого о нас мнения, а, кэп? – спрашивает его Наташа однажды. Она учит его пользоваться техникой – «это забавно, и Старка тебе не придется терпеть, не благодари» – и иногда заставляет смотреть кино о людях, попавших в будущее.
(Все эти фильмы – комедии.
В тот вечер они смотрели «Взрыв из прошлого», и под конец фильма Наташа, нехорошо сощурившись, впервые спросила, не пора ли Стиву устроить личную жизнь.
В этих фильмах все исправляет любовь.)
– О чем ты? – Стив почти не прислушивается, он держит для нее куртку и хочет остаться один, а она смотрит на него с незлой насмешкой и опирается спиной на стену, видно, не собираясь ни уходить, ни принимать его вежливость.
– Ну, знаешь, – Наташа неопределенно взмахивает рукой. – Я заметила, ты гуглил историю? Война во Вьетнаме. Часы Судного дня. Карибский кризис. Черт, да просто Тони Старк. Ты нырнул в океан ради человечества, спасая его от ядерного удара, а в результате твоя война закончилась, а человечество… Как всегда. Ты ведь не ради этого нас спасал? Признайся.
Стив пожимает плечами. Она не поверит, если он скажет, что никогда не был идеалистом; а если и поверит...
(Он уже говорил об этом с Пегги. Пегги, которой все хуже и хуже; Пегги, которая считает, что каждая новая война – ее личное поражение. Но мир нельзя исправить раз и навсегда. Миру всегда будут нужны солдаты. И в нем всегда есть и всегда будет то, что стоит защищать.
Пегги каждый раз ему верит.)
– Мы хотели остановить ГИДРУ. И все. Проводить домой? Район тут опасный.
Наташа хмыкает, берет у него из рук куртку и говорит, что он безнадежен.
Стив до утра читает Оруэлла – во второй раз. «Влезть в тебя они не могут. Если ты чувствуешь, что оставаться человеком стоит – пусть это ничего не дает, – ты все равно их победил». Это и есть истина. А задача тех, кто защищает ее – сделать все, чтобы не допустить финала, как в книге.

Когда он проснулся после падения в океан и услышал радио, он совершил ошибку, в которую под конец войны, просыпаясь в пустой палатке, вляпывался раз за разом: на одно жуткое, прекрасное мгновение он поверил, что все исправилось. Все это: война, и Пегги, и плен, и сыворотка, и мчащийся над пропастью поезд, и человек с лицом смерти – просто сон, бред, который подсознание вылило на него так щедро, что он почти захлебнулся. Его разморило в душной квартире, он прилег отдохнуть и заснул, проспал до самого вечера, раз уж повторяют вчерашнюю игру; если уснуть на солнце, снятся странные сны, подумать только – сыворотка, превратившая его в суперсолдата, невозможно прекрасная девушка, слава и подвиги, вот Баки будет ржать, когда Стив ему расскажет – только про плен ему, пожалуй, рассказывать не надо да и про пропасть. Баки вернется с работы, и они, может, пойдут на танцы, а может, просто растянутся на полу, обмахиваясь газетами, и Баки будет смеяться над Капитаном – надо-же-было-придумать-Америка, а к ночи они потащатся в бар на соседней улице за холодным пивом. Сейчас он откроет глаза, старый добрый Стив в старом добром тщедушном теле, и все будет по-старому. Он верил в это целую секунду.
Наверное, ему даже повезло, что таким пробуждениям он успел научиться не доверять.
На войне сон был драгоценностью. Капитану Роджерсу и его Коммандос этой роскоши перепадало больше, чем другим – они не сидели на передовой неделями, не перебивались парой часов забытья между обстрелами, не страдали от голода, от нехватки лекарств, не сходили с ума от невозможности просто закрыть глаза и не слышать бесконечных выстрелов. Они и рисковали больше, и каждое новое оружие ГИДРЫ испытывали на себе первыми, и свою долю времени проводили в лесах, в палатках или прямо на земле – но у них была удача, был штаб в Лондоне, были бары, спокойные вечера и возможность отдохнуть.
И все равно сна постоянно не хватало. У них была возможность, но это не значит, что они могли спать спокойно. Каждый получил свою долю кошмаров, на войне по-другому невозможно.
Теперь сон из роскоши превратился в излишество. А кошмары…
Каждую ночь Стив просыпается под треск автоматной очереди и долго лежит с открытыми глазами, слушая тишину.
Если бы кто-нибудь узнал, как сильно Стив Роджерс скучает по Второй мировой – посмеялся бы, наверное. Ужаснулся? Капитан Америка боролся за свободу, пожертвовал собой ради мира, а вот ведь как получилось – в мире без войны он не может найти себе места.
В последнее время в его снах стала появляться атака читаури, и это – это тоже хорошие сны. То сражение было самым нормальным, что случилось с ним в этом времени.
Если это не знак, что у него серьезные проблемы, то Тони Старк – президент США.
Он терпит месяц, а потом звонит Фьюри. Для Капитана Америка место в мире найдется всегда.

– Волнуешься, кэп? – хмыкает Рамлоу. В его глазах вызов, но несерьезный, какой-то насмешливый: он ведь понимает, что они впятером едут на задание, где любые двое из его команды справились бы за полчаса без единой царапины.
Остальные поворачиваются к ним – ждут ответа, будто готовятся посмотреть хороший спектакль.
– Надеюсь, хоть кто-то из них умеет драться, – усмехается Стив и надевает шлем. – До армии читаури им далеко, но может, хоть до ГИДРЫ дотянут. Иначе не хватит на всех.
Взгляд Рамлоу темнеет – одобрение, интерес, гарантия, что Рамлоу не полезет вперед. Похоже, они сработаются.
На складе их ждет ловушка, и врагов на всех хватает с лихвой.
А Стив Роджерс снова чувствует себя живым. На своем месте.
Пусть и всего лишь на время.