Зачем я люблю котят. Лучше бы я любил колбасу. (с)
Вот я не хотела это писать. Я собиралась писать про котят и тру лав. Но траву не выбирают
И я отказываюсь страдать в одиночестве.
Император, мон ами, это для вас и принадлежит вам с потрохами. Как идейному вдохновителю.
Модерн!АУ, дарк!Анжольрас, промискуитет, наркотики и безысходность.
Драгз ар бэд, кидс.Грантер лежит на земле, закинув руки за голову, и смотрит на стальное небо и набухшие раком облака. От густого, пьяного запаха влажной земли и мокрой травы глупо щиплет в глазах. Он ничего не слышит, уши словно заложило ватой, сухой язык царапает небо, мир выцветает по краям. Грантер отстраненно думает, что скоро, наверное, его сердце перестанет биться. Но это неважно. Нет ничего, кроме серого неба, бездонного и безжалостного.
Если бы только перестало так пахнуть весной.
*
Когда он впервые встречает Анжольраса, мир, каким он его знал, разбивается на осколки. Он пьян, ужасно, печально пьян, он держится за стойку, чтобы удержаться на ногах, и когда он случайно поднимает глаза и окунается в небесно-солнечный взгляд, у него пресекается дыхание. Он рассматривает точеное лицо, идеальные скулы, прекрасные глаз, золотые кудри, строго сжатые губы, и видит, что мир совершенен. На долю секунды между ударами сердца он даже умудряется поверить в Бога.
А потом херувим улыбается ему, и улыбка у него совершенно дьявольская. Он скалится с жадным предвкушением, как готовящийся к прыжку лев, движется в ритме музыки, ослепительно совершенный и болезненно обольстительный. Грантеру становится страшно, и внутренний голос заполошно советует ему бежать, бежать как можно дальше, но Грантер отмахивается от трусливых мыслей, отказывается идти на поводу у своих чертовых комплексов, не этой ночью, не сейчас.
- Хорошо проводишь время? – говорит Анжольрас ему в ухо, прихватывая мочку губами; его рука уверенно скользит по спине Грантера, ложится на талию, оттягивает пояс джинсов. Грантера бросает в жар, член моментально встает колом, позорно и быстро, как у нетронутого девственника; Анжольрас как раз прижимается к нему бедром, просовывает между ног колено, и Грантер чувствует его довольную улыбку на своей щеке.
- А будет еще лучше, - мурлычет Анжольрас, проводя носом по его шее, втягивая воздух, обжигая дыханием. – Хочешь отправиться со мной?
Грантер сглатывает и облизывает пересохшие губы.
- Куда?
Анжольрас поднимает на него глаза, ясные, как первая любовь.
- На свободу.
*
Небо смертоносно и прекрасно, думает Грантер, чувствуя, как липкая паутина растекается по венам. На небе есть звезды, в которые можно верить, даже когда их не видно. Где-то там есть Вселенная, а в ней мириарды галактик, ослепительно-синие солнца, ледяные миры, темные бездны. Вселенной нет до Грантера дела, но лучше было бы, куда лучше было бы, если бы он верил в нее.
Если бы он верил в Бога.
*
Анжольрас достает маленький бумажный квадратик из воздуха над плечом Грантера, дразняще улыбается, протягивает на раскрытой ладони. На марке нарисовано алое яблоко. У Грантера нет здравого смысла, но все же он колеблется, прежде чем принять дар.
- Давай, - читает он по губам Анжольраса. – Билет за мой счет. Это подарок тебе. Запрыгивай.
Да какого черта, думает Грантер, слизывая горьковатый пропуск в рай. Какого черта. Я ради этого и живу.
Он ждал Анжольраса всю жизнь, готов был поверить в него еще до того, как Анжольрас произнес первое слово. Он вцепляется ему в берда, тянет на себя отчаянно и неловко, и Анжольрас с расслабленным вздохом запрокидывает голову, довольно жмурится и облизывает губы.
Грантер смотрит на него, на идеальное лицо, фигуру, словно выточенную из мрамора; нервными, дрожащими пальцами зарывается в тяжелые локоны. Он чувствует себя уродом, чумным, диким горбуном, которому позволено войти в храм и прикоснуться губами к святыне; он тычется губами в ключицы Анжольраса, как слепой ворон, впервые увидевший солнце. Ему плевать, что будет завтра, плевать, насколько он недостоин. Сегодня Бог к нему милостив, сегодня солнце сошло с ума и решило позволить ему дотронуться, сегодня жизнь обретает смысл.
Анжольрас уводит его, тянет за собой в перебродившую летнюю ночь, в ласковые обьятия ветра и милосердную, немую темноту. В тени у грубых древних стен Нотр-Дама Анжольрас ставит его на колени, расстегивает ширинку, подносит к его губам тяжелый, налившийся кровью член. У Грантера от желания сводит челюсти, он течет слюной, как голодный пес.
- Давай, - бархатно шепчет Анжольрас, по-хозяйски запускает руку ему в волосы, оглаживает затылок, тянет вперед. – Ты же хочешь.
- Мы на улице, - зачем-то говорит Грантер. Кислота растекается по телу, делает все, кроме желания, бессмысленным и неважным, но он все равно не может отпустить себя до конца.
Анжольрас снисходительно улыбается.
- Разумеется, - говорит он, и его голос отдается в ушах, на языке и в сердце, заставляет тело гулко, низко, колокольно дрожать. – Мы в нашем городе. Мы в нашем мире. Здесь все принадлежит нам. Забудь все, что ты знал. Есть только свобода. Только мы имеем значение.
И Грантер повинуется.
*
Шлюхи консюмеризма, потребляди, безмозглые рабы условностей. Буржуазные овцы, вскормленные на убой сентиментальной отравой. У Анжольраса все складно и просто, и неопровержимо, как вечность. Мы созданы миром, мы создаем мир. Бери все, что мир может тебе дать. Живи, а не проливай зеленую кровь на алтарь капиталистического тельца.
- Эй, Анжольрас, - сказал бы ему Грантер, будь его темный Аполлон сейчас здесь, - Моя кровь красная.
«А твоя – черная».
Этого он не сказал бы даже сейчас. Как бы сладко ни пахла трава.
*
Грантер привык считать себя плохим парнем. Эй, он прожигал жизнь, прожигал по всем правилам: беспорядочный секс, пьяный угар, живи моментом, отрицай все, нет ни норм, ни правил, и почему бы нам не поджечь у посольства американский флаг. Но рядом с Анжольрасом Грантер был невинным, как мальчик из церковной школы.
Анжольрасу хватает недели, чтобы это понять.
- Хватит ломаться, - с холодным неудовольствием цедит он, смеривая Грантера взглядом. – Теперь ты с нами. Ты сам выбрал, скажешь, нет? Но тебе придется решить. Нам здесь не нужны буржуазные выкормыши, не способные отбросить прошлое.
- Это, - Грантер кивает на банку со щелочью, нервно дергает рукой, почти смахивая ее со стола, - Это я не выбирал. Это же долбаное безумие! Какого хрена кто-то будет сжигать себе руку, ты что, перебрал кислоты?
- Все это делали, - спокойно отвечает Анжольрас, разглядывая свои ладони, длинные пальцы, идеальную кожу. – Все, кто врос слишком сильно. Прувер, Жоли, Комбефер, даже Эпонина, хотя ей-то не нужно было. И истерику устраиваешь только ты.
- Да какого хрена, - пытается Грантер, но Анжольрас вскидывает на него дьявольские глаза.
- Свобода, - торжественно отвечает он, - свобода от всего, от сентиментальной слюнтяйской дури, от тысячелетней лжи и условностей. Время пришло, мы – только начало. Наступает новый мир, и мы поведем всех в будущее. Ты можешь быть с нами. Идти впереди, рядом со мной. И вести миллионы.
- У тебя не получится, - упрямо говорит Грантер, - что за дурь, да за тобой никто не пойдет! Люди любят свои теплые постели, любят айфоны и пиво по пятницам, им нравится, что за них все решают, и никакая свобода им не нужна!
- Ну ты же пошел, - ухмыляется Анжольрас. Грантер вспыхивает, зло и болезненно.
- Я – другое дело, - рычит он, - И ты это видел. Ты же сам...
Анжольрас смеется ему в лицо.
- Ты такой же, как все они, и таким и останешься, если не переломишь себя. Думаешь, стоит напиться и трахнуть кого-то, и ты сразу вне системы? Нет, друг мой. Все, что ты делал, ты делал по правилам. Ты послушная мейнстримная шлюха. Но теперь ты со мной, и я научу тебя быть свободным. Некоторые замки ключом не открыть. Их можно только расплавить. И я даю тебе шанс. Если у тебя хватит духу. Тебя ведь никто здесь не держит.
После этого Грантер, конечно, уже не может уйти.
Он берет банку и, не отрываясь от глаз Анжольраса, переворачивает ее над тыльной стороной руки. Боль прошивает его насквозь, он исчезает в слепящей белизне, захлебывается криком, но Анжольрас прижимает его руку к столу, удерживает, гладит запястье.
И улыбается.
*
- Тяжело, Анжольрас, как же тяжело, - шепчет он, чувтсвуя, как приближается небо. – Какого хрена, да ты сам не знаешь, о чем говоришь. Буржуазные ценности, ты, бессердечная тварь, мой милый принц, да ты ими питаешься. Жрешь, как помешанный. Тебе лишь бы уничтожать.
Его лицо накрывает тень.
- Уничтожать, - говорит Анжольрас, глядя на него холодно, строго и гордо, будто он держит на плечах будущее. – Уничтожать дурь, уничтожать слабость. Вроде этой, - он брезгливо касается пустого шприца носком идеально начищенного сапога. – Ты понимаешь, что стал рабом? Никогда не думал, что скажу это, но лучше бы ты продолжал мечтать о «любви». Лучше буржуазная зараза, чем героин. Мы любовники свободы, а не сучки наркоторговцев.
Грантер улыбается потрескавшимися губами. Мышцы противятся непривычной гримасе, ноют и кривятся, но он все-таки заставляет их. Перед смертью-то можно и постараться. В конце концов, они прошли так далеко. До темной стороны луны осталось совсем недолго.
*
Освобождать сознание, освобождать тело, освобождать сердце. Разбивать клетки, плавить решетки, вырывать людей из капкана мейнстрима. Грантер не знает, зачем он это делает. Он следует за Анжольрасом бездумно, как крыса за волшебными звуками дудочки. Среди бьющегося стекла, едкого дыма, вони бензина, среди крови и безумия он видит только Анжольраса, прекрасного и гордого, как Прометей, совершенного в оранжевых отсветах пожара.
Анжольрас смеется, победно и радостно, притягивает к себе Комбефера, целует грубо и жарко, и Комбефер улыбается ему в губы, царапает шею под волосами. Грантер смотрит на них, на сплетающиеся языки, на блестящие от слюны губы, смотрит, как ладонь Анжольраса задирает белую майку Комбефера, пачкает сажей и бензином, гладит поджарый живот, накрывает напрягшийся сосок.
Он никогда не думал, что захочет быть с кем-то одним. Он считал, что любовь и верность – это глупость, попсовая сказочка для трусов и слабаков.
Анжольрас с ним согласен.
Грантеру хочется разучиться дышать.
Дни смешиваются, как в калейдоскпе, мелькают, как пейзаж за окном поезда. Они несутся вперед на полной скорости, тормоза давно отказали, и Грантер единственный видит, что все они обречены.
Анжольрас приходит к нему, когда ему хочется, чтобы его боготворили. Грантер знает, что способен только на это, за этим Анжольрас его и выбрал; Грантер знает, что Анжольрас никогда больше не придет, если поймет. Признания ему противны, нежные слова раздражают. Грантер хочет молиться ему, хочет петь ему о любви, но знает, что никогда не сможет.
У Баореля грубые, шершавые ладони, острые зубы и сильные пальцы. Грантер насаживается на его член, выдыхает и стонет, вгрызается в изуродованную ладонь, чтобы заглушить крик. Глаза у него совершенно сухие. Баорель сжимает его ягодицы, разводит их, оставляет синяки, хрипло шепчет что-то в ухо.
- Молодец, - шепчет Анжольрас той же ночью, оглаживая его бедра, целуя поверх меток Баореля на шее, - Я уже начал думать, что ты поддаешься вредным идеям. Но ты небезнадежен.
Грантер целует его и боится открыть глаза.
*
- А ты лицемер, мой прекрасный, - говорит Грантер, через силу выталкивая слова из горла. Язык немеет, ворочается с трудом, еще один гудок отправляющегося поезда. – Осуждать меня за наркотики? Да ты меня им представил. Не делай вид, что я хуже вас всех.
- Хуже, - Анжольрас смотрит на него с брезгливой жалостью, опускается на корточки, отводит с его лба волосы затянутой в кожаную перчатку рукой. – Ты сам все испортил. Все было хорошо, так какого черта?
Грантер не отвечает ему. Для проповедника анархии Анжольрас на удивление рассудителен. Наркотики, но ничего, вызывающего фиизическую зависимость. Секс, но никаких чувств. Ты просто боишься, хочет сказать Грантер. Боишься, что что-то окажется сильнее тебя.
Но он ничего не говорит. Он не хочет перед смертью делать все еще хуже. Он заслужил спокойную дорогу.
*
Однажды Грантер не выдерживает. Он пьян, он в небесах среди бриллиантовой россыпи, губы Анжольраса охватывают его член, и нет ничего более естественного, чем сказать это.
- Я люблю тебя, - шепчет он, гладя Анжольраса по волосам, - Люблю. Мой Аполло. Я люблю тебя.
Анжольрас отрывается от него, поднимает мрачные глаза, вытирает рот рукой. Грантер растворяется под его взглядом, тает, как грязный снег, падает, падает, падает с небес.
- Я люблю тебя, - бормочет он, жалко, стыдно и трезво.
- Что за глупости, - обрывает его Анжольрас, вставая с кровати. – Проспись. Завтра ты придешь в себя и пожалеешь.
- Нет, - Грантер истово мотает головой, пытается встать, удержать Анжольраса, но осекается под его ледяным взглядом.
- Тогда ты просто идиот, - говорит Анжольрас, натягивая майку. – У меня нет на это времени.
Дверь закрывается с жутким, пустым звуком. Грантер сжимает в руках забытый красный платок и смотрит в пустоту.
На следующий день он достает первую дозу героина.
*
- Ты позоришь коммуну, - говорит Анжольрас, поднимаясь на ноги. – Мы ничего не можем сделать для тебя. Ты опустился и сам это выбрал. Убирайся.
Грантер смотрит на него, вбирает каждую черточку, растрепавшиеся от ветра кудри, гневный нездешний взгляд. Он вспоминает, как впервые дотронулся до светлой кожи, вспоминает жар под пальцами, зашедшееся сердце, вспоминает, с каким теплым, насмешливым одобрением Анжольрас на него смотрел.
Сейчас он, конечно, не позволит дотронуться. Так что Грантер гладит его глазами. Память – это все, что у него есть. Все, что осталось от того, во что он верил.
- Я посплю здесь, - шепотом просит он. – Совсем немного. Пожалуйста.
Анжольрас кривится и отворачивается.
- Я серьезно, Грантер. Когда я вернусь, тебя здесь быть не должно.
Грантер нежно усмехается, пусть Анжольрас и не видит.
- Не волнуйся ни о чем, Аполло. Я тебя больше не побеспокою. Я обещаю.
Анжольрас недоверчиво хмыкает. Грантер вздыхает, облизывает губы и переводит взгляд на небо.
- Я люблю тебя, - говорит он. – Люблю. И черта с два ты что-то изменишь.
В ответ он слышит только удаляющиеся шаги.
*
Грантер мог бы предупредить его, рассказать об ордере, о готовящемся обыске, о том, как полицейский пожал ему руку (Молодец, сынок, ты все сделал правильно), о том, как он сорвал все их планы. На мгновение он проваливается в небо и видит будущее: кулак Анжольраса, впечатывающийся в лицо полицейского, грохот выстрелов, липкая кровавая лужа под изуродованной головой Прувера, передовицы газет, бушующая толпа у здания суда, Анжольрас, бледный и гордый, кричащий о неминуемом новом мире, дубинка, крошащая его ребра, рыдающие матери, влюбленные школьники, портреты, красные платки и черный дым. Свобода неминуема. Он будет вести их даже из тюремной камеры, даже из могилы, будет отравлять их правдой, опасностью и желанием, околдовывать и выворачивать наизнанку.
На свободе Анжольрас лидер, но за решеткой он станет идолом. Он увидит, как наступает его новый мир.
Грантер смотрит на облака, чувствуя, как веки наливаются тяжестью. На краю неба стыдливо проступает розовый, нежный румянец просыпающегося солнца.
- Аполло, - шепчет Грантер. – Любовь моя.
И закрывает глаза.
Он отправляется на свободу.
![:facepalm:](http://static.diary.ru/userdir/0/0/6/7/0067/67280105.gif)
Император, мон ами, это для вас и принадлежит вам с потрохами. Как идейному вдохновителю.
Модерн!АУ, дарк!Анжольрас, промискуитет, наркотики и безысходность.
Драгз ар бэд, кидс.Грантер лежит на земле, закинув руки за голову, и смотрит на стальное небо и набухшие раком облака. От густого, пьяного запаха влажной земли и мокрой травы глупо щиплет в глазах. Он ничего не слышит, уши словно заложило ватой, сухой язык царапает небо, мир выцветает по краям. Грантер отстраненно думает, что скоро, наверное, его сердце перестанет биться. Но это неважно. Нет ничего, кроме серого неба, бездонного и безжалостного.
Если бы только перестало так пахнуть весной.
*
Когда он впервые встречает Анжольраса, мир, каким он его знал, разбивается на осколки. Он пьян, ужасно, печально пьян, он держится за стойку, чтобы удержаться на ногах, и когда он случайно поднимает глаза и окунается в небесно-солнечный взгляд, у него пресекается дыхание. Он рассматривает точеное лицо, идеальные скулы, прекрасные глаз, золотые кудри, строго сжатые губы, и видит, что мир совершенен. На долю секунды между ударами сердца он даже умудряется поверить в Бога.
А потом херувим улыбается ему, и улыбка у него совершенно дьявольская. Он скалится с жадным предвкушением, как готовящийся к прыжку лев, движется в ритме музыки, ослепительно совершенный и болезненно обольстительный. Грантеру становится страшно, и внутренний голос заполошно советует ему бежать, бежать как можно дальше, но Грантер отмахивается от трусливых мыслей, отказывается идти на поводу у своих чертовых комплексов, не этой ночью, не сейчас.
- Хорошо проводишь время? – говорит Анжольрас ему в ухо, прихватывая мочку губами; его рука уверенно скользит по спине Грантера, ложится на талию, оттягивает пояс джинсов. Грантера бросает в жар, член моментально встает колом, позорно и быстро, как у нетронутого девственника; Анжольрас как раз прижимается к нему бедром, просовывает между ног колено, и Грантер чувствует его довольную улыбку на своей щеке.
- А будет еще лучше, - мурлычет Анжольрас, проводя носом по его шее, втягивая воздух, обжигая дыханием. – Хочешь отправиться со мной?
Грантер сглатывает и облизывает пересохшие губы.
- Куда?
Анжольрас поднимает на него глаза, ясные, как первая любовь.
- На свободу.
*
Небо смертоносно и прекрасно, думает Грантер, чувствуя, как липкая паутина растекается по венам. На небе есть звезды, в которые можно верить, даже когда их не видно. Где-то там есть Вселенная, а в ней мириарды галактик, ослепительно-синие солнца, ледяные миры, темные бездны. Вселенной нет до Грантера дела, но лучше было бы, куда лучше было бы, если бы он верил в нее.
Если бы он верил в Бога.
*
Анжольрас достает маленький бумажный квадратик из воздуха над плечом Грантера, дразняще улыбается, протягивает на раскрытой ладони. На марке нарисовано алое яблоко. У Грантера нет здравого смысла, но все же он колеблется, прежде чем принять дар.
- Давай, - читает он по губам Анжольраса. – Билет за мой счет. Это подарок тебе. Запрыгивай.
Да какого черта, думает Грантер, слизывая горьковатый пропуск в рай. Какого черта. Я ради этого и живу.
Он ждал Анжольраса всю жизнь, готов был поверить в него еще до того, как Анжольрас произнес первое слово. Он вцепляется ему в берда, тянет на себя отчаянно и неловко, и Анжольрас с расслабленным вздохом запрокидывает голову, довольно жмурится и облизывает губы.
Грантер смотрит на него, на идеальное лицо, фигуру, словно выточенную из мрамора; нервными, дрожащими пальцами зарывается в тяжелые локоны. Он чувствует себя уродом, чумным, диким горбуном, которому позволено войти в храм и прикоснуться губами к святыне; он тычется губами в ключицы Анжольраса, как слепой ворон, впервые увидевший солнце. Ему плевать, что будет завтра, плевать, насколько он недостоин. Сегодня Бог к нему милостив, сегодня солнце сошло с ума и решило позволить ему дотронуться, сегодня жизнь обретает смысл.
Анжольрас уводит его, тянет за собой в перебродившую летнюю ночь, в ласковые обьятия ветра и милосердную, немую темноту. В тени у грубых древних стен Нотр-Дама Анжольрас ставит его на колени, расстегивает ширинку, подносит к его губам тяжелый, налившийся кровью член. У Грантера от желания сводит челюсти, он течет слюной, как голодный пес.
- Давай, - бархатно шепчет Анжольрас, по-хозяйски запускает руку ему в волосы, оглаживает затылок, тянет вперед. – Ты же хочешь.
- Мы на улице, - зачем-то говорит Грантер. Кислота растекается по телу, делает все, кроме желания, бессмысленным и неважным, но он все равно не может отпустить себя до конца.
Анжольрас снисходительно улыбается.
- Разумеется, - говорит он, и его голос отдается в ушах, на языке и в сердце, заставляет тело гулко, низко, колокольно дрожать. – Мы в нашем городе. Мы в нашем мире. Здесь все принадлежит нам. Забудь все, что ты знал. Есть только свобода. Только мы имеем значение.
И Грантер повинуется.
*
Шлюхи консюмеризма, потребляди, безмозглые рабы условностей. Буржуазные овцы, вскормленные на убой сентиментальной отравой. У Анжольраса все складно и просто, и неопровержимо, как вечность. Мы созданы миром, мы создаем мир. Бери все, что мир может тебе дать. Живи, а не проливай зеленую кровь на алтарь капиталистического тельца.
- Эй, Анжольрас, - сказал бы ему Грантер, будь его темный Аполлон сейчас здесь, - Моя кровь красная.
«А твоя – черная».
Этого он не сказал бы даже сейчас. Как бы сладко ни пахла трава.
*
Грантер привык считать себя плохим парнем. Эй, он прожигал жизнь, прожигал по всем правилам: беспорядочный секс, пьяный угар, живи моментом, отрицай все, нет ни норм, ни правил, и почему бы нам не поджечь у посольства американский флаг. Но рядом с Анжольрасом Грантер был невинным, как мальчик из церковной школы.
Анжольрасу хватает недели, чтобы это понять.
- Хватит ломаться, - с холодным неудовольствием цедит он, смеривая Грантера взглядом. – Теперь ты с нами. Ты сам выбрал, скажешь, нет? Но тебе придется решить. Нам здесь не нужны буржуазные выкормыши, не способные отбросить прошлое.
- Это, - Грантер кивает на банку со щелочью, нервно дергает рукой, почти смахивая ее со стола, - Это я не выбирал. Это же долбаное безумие! Какого хрена кто-то будет сжигать себе руку, ты что, перебрал кислоты?
- Все это делали, - спокойно отвечает Анжольрас, разглядывая свои ладони, длинные пальцы, идеальную кожу. – Все, кто врос слишком сильно. Прувер, Жоли, Комбефер, даже Эпонина, хотя ей-то не нужно было. И истерику устраиваешь только ты.
- Да какого хрена, - пытается Грантер, но Анжольрас вскидывает на него дьявольские глаза.
- Свобода, - торжественно отвечает он, - свобода от всего, от сентиментальной слюнтяйской дури, от тысячелетней лжи и условностей. Время пришло, мы – только начало. Наступает новый мир, и мы поведем всех в будущее. Ты можешь быть с нами. Идти впереди, рядом со мной. И вести миллионы.
- У тебя не получится, - упрямо говорит Грантер, - что за дурь, да за тобой никто не пойдет! Люди любят свои теплые постели, любят айфоны и пиво по пятницам, им нравится, что за них все решают, и никакая свобода им не нужна!
- Ну ты же пошел, - ухмыляется Анжольрас. Грантер вспыхивает, зло и болезненно.
- Я – другое дело, - рычит он, - И ты это видел. Ты же сам...
Анжольрас смеется ему в лицо.
- Ты такой же, как все они, и таким и останешься, если не переломишь себя. Думаешь, стоит напиться и трахнуть кого-то, и ты сразу вне системы? Нет, друг мой. Все, что ты делал, ты делал по правилам. Ты послушная мейнстримная шлюха. Но теперь ты со мной, и я научу тебя быть свободным. Некоторые замки ключом не открыть. Их можно только расплавить. И я даю тебе шанс. Если у тебя хватит духу. Тебя ведь никто здесь не держит.
После этого Грантер, конечно, уже не может уйти.
Он берет банку и, не отрываясь от глаз Анжольраса, переворачивает ее над тыльной стороной руки. Боль прошивает его насквозь, он исчезает в слепящей белизне, захлебывается криком, но Анжольрас прижимает его руку к столу, удерживает, гладит запястье.
И улыбается.
*
- Тяжело, Анжольрас, как же тяжело, - шепчет он, чувтсвуя, как приближается небо. – Какого хрена, да ты сам не знаешь, о чем говоришь. Буржуазные ценности, ты, бессердечная тварь, мой милый принц, да ты ими питаешься. Жрешь, как помешанный. Тебе лишь бы уничтожать.
Его лицо накрывает тень.
- Уничтожать, - говорит Анжольрас, глядя на него холодно, строго и гордо, будто он держит на плечах будущее. – Уничтожать дурь, уничтожать слабость. Вроде этой, - он брезгливо касается пустого шприца носком идеально начищенного сапога. – Ты понимаешь, что стал рабом? Никогда не думал, что скажу это, но лучше бы ты продолжал мечтать о «любви». Лучше буржуазная зараза, чем героин. Мы любовники свободы, а не сучки наркоторговцев.
Грантер улыбается потрескавшимися губами. Мышцы противятся непривычной гримасе, ноют и кривятся, но он все-таки заставляет их. Перед смертью-то можно и постараться. В конце концов, они прошли так далеко. До темной стороны луны осталось совсем недолго.
*
Освобождать сознание, освобождать тело, освобождать сердце. Разбивать клетки, плавить решетки, вырывать людей из капкана мейнстрима. Грантер не знает, зачем он это делает. Он следует за Анжольрасом бездумно, как крыса за волшебными звуками дудочки. Среди бьющегося стекла, едкого дыма, вони бензина, среди крови и безумия он видит только Анжольраса, прекрасного и гордого, как Прометей, совершенного в оранжевых отсветах пожара.
Анжольрас смеется, победно и радостно, притягивает к себе Комбефера, целует грубо и жарко, и Комбефер улыбается ему в губы, царапает шею под волосами. Грантер смотрит на них, на сплетающиеся языки, на блестящие от слюны губы, смотрит, как ладонь Анжольраса задирает белую майку Комбефера, пачкает сажей и бензином, гладит поджарый живот, накрывает напрягшийся сосок.
Он никогда не думал, что захочет быть с кем-то одним. Он считал, что любовь и верность – это глупость, попсовая сказочка для трусов и слабаков.
Анжольрас с ним согласен.
Грантеру хочется разучиться дышать.
Дни смешиваются, как в калейдоскпе, мелькают, как пейзаж за окном поезда. Они несутся вперед на полной скорости, тормоза давно отказали, и Грантер единственный видит, что все они обречены.
Анжольрас приходит к нему, когда ему хочется, чтобы его боготворили. Грантер знает, что способен только на это, за этим Анжольрас его и выбрал; Грантер знает, что Анжольрас никогда больше не придет, если поймет. Признания ему противны, нежные слова раздражают. Грантер хочет молиться ему, хочет петь ему о любви, но знает, что никогда не сможет.
У Баореля грубые, шершавые ладони, острые зубы и сильные пальцы. Грантер насаживается на его член, выдыхает и стонет, вгрызается в изуродованную ладонь, чтобы заглушить крик. Глаза у него совершенно сухие. Баорель сжимает его ягодицы, разводит их, оставляет синяки, хрипло шепчет что-то в ухо.
- Молодец, - шепчет Анжольрас той же ночью, оглаживая его бедра, целуя поверх меток Баореля на шее, - Я уже начал думать, что ты поддаешься вредным идеям. Но ты небезнадежен.
Грантер целует его и боится открыть глаза.
*
- А ты лицемер, мой прекрасный, - говорит Грантер, через силу выталкивая слова из горла. Язык немеет, ворочается с трудом, еще один гудок отправляющегося поезда. – Осуждать меня за наркотики? Да ты меня им представил. Не делай вид, что я хуже вас всех.
- Хуже, - Анжольрас смотрит на него с брезгливой жалостью, опускается на корточки, отводит с его лба волосы затянутой в кожаную перчатку рукой. – Ты сам все испортил. Все было хорошо, так какого черта?
Грантер не отвечает ему. Для проповедника анархии Анжольрас на удивление рассудителен. Наркотики, но ничего, вызывающего фиизическую зависимость. Секс, но никаких чувств. Ты просто боишься, хочет сказать Грантер. Боишься, что что-то окажется сильнее тебя.
Но он ничего не говорит. Он не хочет перед смертью делать все еще хуже. Он заслужил спокойную дорогу.
*
Однажды Грантер не выдерживает. Он пьян, он в небесах среди бриллиантовой россыпи, губы Анжольраса охватывают его член, и нет ничего более естественного, чем сказать это.
- Я люблю тебя, - шепчет он, гладя Анжольраса по волосам, - Люблю. Мой Аполло. Я люблю тебя.
Анжольрас отрывается от него, поднимает мрачные глаза, вытирает рот рукой. Грантер растворяется под его взглядом, тает, как грязный снег, падает, падает, падает с небес.
- Я люблю тебя, - бормочет он, жалко, стыдно и трезво.
- Что за глупости, - обрывает его Анжольрас, вставая с кровати. – Проспись. Завтра ты придешь в себя и пожалеешь.
- Нет, - Грантер истово мотает головой, пытается встать, удержать Анжольраса, но осекается под его ледяным взглядом.
- Тогда ты просто идиот, - говорит Анжольрас, натягивая майку. – У меня нет на это времени.
Дверь закрывается с жутким, пустым звуком. Грантер сжимает в руках забытый красный платок и смотрит в пустоту.
На следующий день он достает первую дозу героина.
*
- Ты позоришь коммуну, - говорит Анжольрас, поднимаясь на ноги. – Мы ничего не можем сделать для тебя. Ты опустился и сам это выбрал. Убирайся.
Грантер смотрит на него, вбирает каждую черточку, растрепавшиеся от ветра кудри, гневный нездешний взгляд. Он вспоминает, как впервые дотронулся до светлой кожи, вспоминает жар под пальцами, зашедшееся сердце, вспоминает, с каким теплым, насмешливым одобрением Анжольрас на него смотрел.
Сейчас он, конечно, не позволит дотронуться. Так что Грантер гладит его глазами. Память – это все, что у него есть. Все, что осталось от того, во что он верил.
- Я посплю здесь, - шепотом просит он. – Совсем немного. Пожалуйста.
Анжольрас кривится и отворачивается.
- Я серьезно, Грантер. Когда я вернусь, тебя здесь быть не должно.
Грантер нежно усмехается, пусть Анжольрас и не видит.
- Не волнуйся ни о чем, Аполло. Я тебя больше не побеспокою. Я обещаю.
Анжольрас недоверчиво хмыкает. Грантер вздыхает, облизывает губы и переводит взгляд на небо.
- Я люблю тебя, - говорит он. – Люблю. И черта с два ты что-то изменишь.
В ответ он слышит только удаляющиеся шаги.
*
Грантер мог бы предупредить его, рассказать об ордере, о готовящемся обыске, о том, как полицейский пожал ему руку (Молодец, сынок, ты все сделал правильно), о том, как он сорвал все их планы. На мгновение он проваливается в небо и видит будущее: кулак Анжольраса, впечатывающийся в лицо полицейского, грохот выстрелов, липкая кровавая лужа под изуродованной головой Прувера, передовицы газет, бушующая толпа у здания суда, Анжольрас, бледный и гордый, кричащий о неминуемом новом мире, дубинка, крошащая его ребра, рыдающие матери, влюбленные школьники, портреты, красные платки и черный дым. Свобода неминуема. Он будет вести их даже из тюремной камеры, даже из могилы, будет отравлять их правдой, опасностью и желанием, околдовывать и выворачивать наизнанку.
На свободе Анжольрас лидер, но за решеткой он станет идолом. Он увидит, как наступает его новый мир.
Грантер смотрит на облака, чувствуя, как веки наливаются тяжестью. На краю неба стыдливо проступает розовый, нежный румянец просыпающегося солнца.
- Аполло, - шепчет Грантер. – Любовь моя.
И закрывает глаза.
Он отправляется на свободу.
сижу теперь под впечатлением, а в голове пусто...
у меня даже слов нет, чтобы выразить
это невыносимо прекрасно, и филз, ФИЛЗ, ФИЛЗ
Забудь все, что ты знал. Есть только свобода. Только мы имеем значение.
У меня дарк!модерн!ау ооочень смешанные чувства вызвало. Но сильные. Ну и вот.
сурикат бонапарт, НУ ТЫ ВСЕ ЗНАЕШЬ ДА
я рада, что понравилось, правда)
нет таких слов.
это невероятно. боль и безысходность.
мы все умрем в одиночестве.
не могу не сказать: шикарный Грантер. он у тебя везде шикарный по-своему. даже наркоманом он прекрасен.
идея неожиданная, дарк!анжольрас шикарный
потрясающий грустный текст, огромное спасибо
идея императорская, я просто выплеснула свою боль
пусть все страдают!!1расрас)пожалуйста :3
только это вроде не на заявку ни на какую, просто по императорской дарк!модерн!аушке)
ну, я ее заявкой обозвала) я просто не сижу на дайри, но помню, что видела это краткое описание идеи, которое мне очень понравилось, и теперь мне посчастливилось прочитать ваш фик!
очень здорово, воспринимается на одном дыхании, буквально, драматично, но вполне себе даже канонно, очень интересная интерпритация и исполнение великолепное