[nimble-needle]

Ну и этот.

На 1.09: "Гаврош. AU, в котором Гаврош - юноша, а остальные Les amis - уличные дети, помогающие ему на благо революции".

Цветы на обочине.

Первым умирает Жан Прувер. Услышав, что на баррикаде не хватает патронов, он перелезает на улицу. Его расстреливают, пока он поет о свободе. Первая пуля разбивает ему плечо. Голос начинает дрожать, но песня не прерывается.

Прувер – ландыш, распустившийся в сточной канаве. Тихий и мечтательный, он проводил дни в садах и парках, подкармливал бездомных кошек, хотя самому не хватало еды, и верил в прекрасное будущее с той же страстью, с какой пьяницы верили в вино. Он был робким и незаметным, жался к Курфейраку, когда Париж накрывала гроза, плел венки из полевых цветов и боялся просить у прохожих монетки.
Он полез за патронами первым, без тени страха и сомнения.
Он был бесстрашным.

- Да здравствует рес... – кричит он, но следующая пуля обрывает его, разрывает горло. Курфейрак взвывает, как раненый зверь, и бросается вперед; Гаврош перехватывает его, отбрасывает за спину, кричит бледному как смерть Анжольрасу и застывшему Комбеферру: «Держите его!» - и перемахивает через баррикаду. Пули льются вокруг кровавым дождем, истошный крик Курфейрака звенит в ушах, прошивает все тело огненной болью. Гаврош прижимает к себе маленькое тело, невесомое в его руках, встает в полный рост, смотрит вперед, на пушки и укрывающихся за ними убийц. И на мгновение все затихает. Огонь прекращается.

- Отпусти, Анжольрас, иди к черту, они убили его, я убью их, убью, - захлебывается высокий голос Курфейрака за баррикадой. Гаврош смотрит на Бьяншона, выскочившего следом за ним, на корзинку с патронами в его руках, и поворачивается к убийцам спиной.
Им стреляют в спины, но они неуязвимы. Не сейчас.

*
- Вы должны уйти, - говорит Гаврош, строго оглядывая их. – Нам не нужно больше детских смертей. Это уже не революция. Это убийство.

Курфейрак, держащий на коленях тело Прувера, даже не поднимает голову. Он гладит спутанные пшеничные волосы, выпутывает из растрепавшейся косы увядшие васильковые лепестки, смотрит в невидящие глаза. Он не уйдет, никто не сможет его заставить. Это Гаврош понимает без слов.

Но остальные должны выжить. Вся эта революция, его революция, была для того, чтобы у них появилось будущее.

Комбефер, готовый поверить во что угодно, от уличных фокусов до летающих машин, и оборудовавший всей их семье жилище в слоне. Фейи, который не умел читать, но бойко тараторил на трех языках, который был своим в рабочих кварталах и никогда не унывал. Жоли, чистюля и умница, который всегда вытирал руки о штаны перед едой, зимой заматывал горло неизвестно откуда взявшимся шерстяным платком, а летом каждый день купался в Сене. Боссюэ, добродушный, вихрастый и потрепанный, с которым Жоли делил все, от украденных булок до шерстяного шарфа. Баорель, сильный и смелый, не переносивший несправедливости, но любящий песни. Мариус, сбежавший из дома дворянчик, которого сначала побили, а потом сделали членом семьи; он учил неграмотных малышей азбуке, пламенно рассуждал про Вольтера, хотя, конечно, его не читал, а потом влюбился в благородную девицу. Он пришел на баррикаду вслед за остальными, хотя ему-то было, куда возвращаться. Анжольрас, серьезный и строгий, маленький уличный принц, у которого наверняка когда-то была пеленка с дворянским вензелем, которую он продал, чтобы купить друзьям хлеба. Грантер, диковатый хулиган, прибившийся к компании прошлой зимой; он следовал за Анжольрасом преданно, словно пес, приносил ему сладкие булки, которые Анжольрас раздавал малышам. Сейчас он держит Анжольраса за руку, смотрит прямо и смело, и Анжольрас сжимает пальцы в ответ.
- Мы не уйдем, - говорит Анжольрас, и в его голубых глазах, в его ангельском личике Гаврош видит голодную, измученную, гордую Францию. – Мы граждане Республики, и мы будем сражаться за нее до последнего.
Остальные кивают, яростно и жадно, блестят готовыми к смерти глазами.
- Я запрещаю, - пытается Гаврош. – Вы путаетесь под ногами. Уходите немедленно, не позорьте баррикаду.
Грантер фыркает и толкает Анжольраса плечом.
- Видал? Уже строит из себя короля!
Анжольрас улыбается, мрачно и решительно.
- Мы остаемся, - он вскидывает подбородок и сжимает руку Грантера. Остальные кивают, бьют Гавроша отчаянными улыбками, смеются, хлопают друг друга по плечам.
Гаврош хочет возразить, судорожно роется в памяти, подыскивая правильные слова. Он должен убедить их, должен заставить их уйти, ведь если умрут и они, то для чего они все это начинали? Но Курфейрак – игривый и ласковый, как котенок, любимчик богатых дам и добрая гроза всего Парижа, - целует Прувера в лоб, закрывает ему глаза и поднимает на Гавроша свинцовые, опасные глаза.
- Они убили нашего брата, - тихо говорит он, отчеканивая каждое слово. – Ты бы ушел? Господин Гаврош?
Гаврош мог бы ответить. Мог бы напомнить им про семью и любовь, но они слишком умны, чтобы ему поверить. У них нет семьи, кроме друг друга. А еще он их понимает.
Вчера, в самом начале восстания, пуля поцеловала сердце его сестры.
- Хорошо, - говорит он, глядя в слишком взрослые глаза Анжольраса. – Займитесь ранеными. И смотрите в оба. Собрались умирать – так продайте свои жизни как можно дороже.
Они кивают слишком торжественно, чтобы у Гавроша перестало щемить сердце.

*
Париж - витые улицы, паутинные лабиринты переулков, расщепленные мостовые, упоительный хаос столицы. Каменные гаргульи, суровая громада Нотр-Дама, цветущие сады Тюильри, пышные матроны, щебечущие юные красавицы, роскошные театры, веселые актеры, добрые пьяницы, всегда готовые угостить хлебом или порадовать монеткой, пьяницы злые, которых весело дразнить и от которых еще веселее убегать и смотреть, как они спотыкаются и заваливаются в канавы. Высокое небо, звенящий полдень, попрошайки в лохмотьях на ступенях роскошных дворцов, кавалеры в шелке и бархате. Париж яркий, как солнце, и темный, как полночь. Париж - сердце Франции.
А гамены – сердце Парижа.
Утром, когда разгорается рассвет, гамены умирают первыми.