нсфв
(x)

кхм

@темы: little guy from brooklyn, me & my left arm

тем временем:

* хочу написать порнушку, прямо вот хочу, но потом думаю, что НУЖЕН ОБОСНУЙ И СЮЖЕТ
ненавижу себя

* поэтому ничего не написала, зато приготовила еду.

все.

@темы: кошка Люси Пэвенси

завела себе плейлист
называется "ДНИЩЕ И БОЛЬ"
догадайтесь, чему посвящен


не додам себе никогда
энивей

пейринг: баки/стив (почтидженовый)
рейтинг: pg-13
размер: 5 193 слова
сюжет: Стива Роджерса после падения в океан нашли агенты Гидры. (А Баки упал с поезда и выжил.)

A-sideВ первой жизни Джеймса Бьюкенена Барнса никогда не существовало.

В четырнадцать Стив Роджерс попал в больницу с внутренним кровотечением и множественными переломами. Стив был слабым парнишкой, но не мог пройти мимо, когда увидел, как напали на женщину. Женщина убежала. Стив почувствовал себя героем.

В пятнадцать Стив помешал ограблению банка. Его подловили в подворотне на следующий вечер. Когда его обнаружили и вызвали помощь, он потерял больше пинты крови. Ножевое ранение брюшной полости, повреждения внутренних органов, нарушенная работа почек, коллапс легкого: Стива Роджерса растила одинокая мать, и для оплаты лечения и лекарств ей пришлось устроиться на вторую работу.

Симпатичную официантку в «Родхауз Дайнер» приметил Джо Слепое Пятно. Она отказала ему. Ее тело выловили из реки через неделю. В полицейском отчете было отмечено: множественное изнасилование, разрывы прямой кишки, синяки на груди, сломанные ребра. Причина смерти – удушье. Улики отсутствуют.

После смерти матери Стив Роджерс многократно пытался поступить в полицию Нью-Йорка, но получал отказы по причине чрезвычайно слабого здоровья. Необходимость оплачивать счета заставила Стива устроиться на работу, и ему пришлось на неопределенный срок отложить поступление в колледж.

В девятнадцать лет Стив Роджерс купил револьвер у бродяги на углу Сорок Третьей и Бродвея. Через неделю Стив Роджерс пропал.

Месяц спустя его труп был обнаружен на пустыре в Западном Бруклине.

О Джо Слепом Пятне и трех других членах банды Велетти никто больше никогда не слышал.

*

- Эй. Ты бы поспал.
- Я в порядке.
- От того, что ты тут сидишь в темноте и пялишься на него, у него может развиться невроз. Друг, ты смотришь, как он спит. Это…
- Замолчи.
- Вот! Вот. Ты даже послать меня не можешь. В чем дело, Барнс? Я тебя не узнаю. Где моя любимая ненависть? Где ярость? Где твой фирменный взгляд? Ну же, порадуй меня.
- Тони. Ты его разбудишь.

Они ненадолго замолкают.
У бывшей цели очень теплая рука.

- Слушай. Ты хоть помнишь, о чем мы говорили? Не надейся особо. Он тебя не знает. Он может никогда тебя не вспомнить.
- Вспомнит.
- Он блокирует воспоминания, слышишь? Не хочет тебя вспоминать. Если вспомнит тебя – вспомнит остальное, а тогда он съедет с катушек. Он же Капитан Америка. Если все, что о нем говорили, хоть наполовину правда, он удавится, когда поймет, что работал на Гидру.
- Он жертва, Тони. Не смей обвинять его –
- О господи, ты безнадежен, скажи спасибо, что за тридцать лет я привык к тебе. Иначе я бы выкинул тебя из окна, кретин. Я не говорю, что он виноват, я говорю, что твой дружок никогда не вернется, а если вдруг да, если он вспомнит себя, то утонет в чувстве вины. Он ведь даже напиться не сможет, чтобы его заглушить. А ты –
- Он справится. Стив никогда ничего не боялся. Он вернется. А я не позволю ему… Не позволю себя ненавидеть.
- Слушай. Я же… Я хочу помочь. Ты… Я не хочу, чтобы ты ждал напрасно. Я знаю, я все понимаю, не думай, что я идиот, за все эти годы сложно было не догадаться. Я понимаю, что он значит. Для тебя. Но –
- Это ничего не значит.
- Что, прости?
- Все, что… Это не имеет значения. Все, чего я хочу – помочь ему.
- Ну, знаешь. Тебе сколько, девяносто семь? Девяносто восемь? Я-то думал, ты хоть немного мозгами обзаведешься. Знаешь, Дамблдор, Гэндальф, все эти мудрые стариканы. Ты позоришь свой клуб. Не имеет значения?!
- Закрыли.
- Да ты же его –
- Тони. Закрыли.

В этот раз молчание тянется долго. Они сидят так тихо, что ему становится страшно. Они должны слышать, как глухо у него колотится сердце.

- Я "ждал напрасно" семьдесят лет. И все это время он был – все время, пока я "ждал", он был жив. А я сдался. Понимаешь? Я не хотел верить. Но я не искал его. Я смирился с тем, что он мертв.
- Но ты его не отпустил. Ага. Я в курсе. Ты перевел ящик моего лучшего виски, пытаясь сделать вид, что "годовщина" тебя не волнует, помнишь?
- Теперь он здесь. И мы. Я. Черт. "Напрасно"?! Он жив. Он со мной. И он вспомнит. Он станет собой. И все.

Больше они не разговаривают.
Он не засыпает, пока с рассветом они не уходят.

*

Первый опыт срывается.

"Вы переписали его?"
"Объект отторгает воздействие, сэр. Он слишком сильно сопротивляется. Мы пробовали электричество, и гипноз, световое, звуковое и физическое воздействие, мы пробовали препараты, но он..."
"Значит, используйте куб".
"Но -"
"Это же чертов капитан Америка! Конечно, он сопротивляется. Но он перейдет на сторону Гидры, и одно это сломит наших врагов сильнее, чем любая атака. Он станет символом возрождения. Символом порядка. Когда вы перестанете плескаться в лягушатнике, погрузитесь в самые глубины могущества и наконец сделаете свою чертову работу как нужно!"
"Но нам придется перевезти его... Старк не выпускает куб из-под наблюдения, мы не сможем незаметно его забрать. Везти объект в Щ.И.Т., когда там его..."
"Об этом мы позаботимся. Устроим все так, что куб будет под контролем наших агентов. А Старку… ему есть, чем заняться. Поверьте. У вас будут все условия. Ну разве не забавно? Они все еще пытаются искать его, хотя давно уже его похоронили, а он будет прямо в самом сердце их маленького клуба, и именно там он станет принадлежать нам. Я бы на вашем месте наслаждался, господа».
"А Барнс?"
"А что Барнс? Он не в состоянии встать с кровати, не говоря уж о том, чтобы…"
"Черт! Черт возьми, что –"
"Это невозможно, он должен быть без сознания и –"
"Ток! Включите чертов –"
"Фиксаторы –"
"НЕ СМЕЙТЕ СТРЕЛЯТЬ, ОН НАМ НУЖЕН ЖИВЫМ!"
"Решетка!"
Он обхватывает железные прутья ладонями, и голова взрывается огнем. Огонь прошивает все тело, каждую кость, мышцы и сухожилия, кожа на руках шипит и лопается, пахнет паленым, а потом он слышит выстрел, пуля входит в плечо, и все заканчивается.
Он падает, валится на ледяной пол, и над ним смыкаются багровые тени.
Он пытается выдохнуть имя.
Воздух выходит с кровью.
Он засыпает.

*

Во второй жизни Баки Барнс не возвращается с войны.

Стив Роджерс получает извещение ("С прискорбием сообщаем вам, что Джеймс Б. Барнс 22 октября вступил в неравный бой с вражескими силами и после поисков и спасательной операции признан пропавшим без вести") на третью неделю ноября.

Стив Роджерс кашляет кровью и задыхается: острый туберкулез. Здоровье Стива Роджерса не в первый раз подводит его. Накануне того дня, когда сержант Барнс должен отправлялся по месту службы, Стив слег с лихорадкой. Его друг провел последнюю ночь, вытирая ему пот со лба влажным полотенцем. Читая извещение, Стив думает о той ночи, о посеревшем лице Баки, о его широкой улыбке, о вкусе подогретого вина.

У него нет денег, чтобы купить новый черный костюм, и он достает из шкафа чужой. Пиджак ему велик. Штаны приходится подворачивать.

На службе он ничего не слышит. В церкви сквозняк. Он ловит на себе взгляды – недоуменные, жалостливые, взгляды стройных красавиц с покрасневшими веками, взгляды родителей, потерявших сыновей. По дороге домой он попадает под дождь.

Он умирает двадцать третьего декабря.

В феврале экспериментальный полк немецких солдат в бой ведет американец.

*

"Я ничего не помню", - говорит он.
Это ложь.
Ему позволяют солгать.

Человек с молодым лицом и старыми, вылинявшими серыми глазами приходит каждый вечер. У него армейская выправка, слишком длинные для военного темные волосы, простая черная форма и кожаные перчатки. Левую перчатку он никогда не снимает. Правую сдергивает, едва переступив порог. Ладонь у него сухая и горячая, грубая, мозолистая, конечно, он же солдат. Он тоже солдат.
Человек берет его за руку, отводит с его лба волосы, иногда задерживая ладонь на секунду или две. Прикасается он так осторожно, что эти прикосновения потом по несколько часов не дают уснуть. В груди жжет, поднимается что-то, огромное, горячее, что-то, чего слишком много, что сдавливает сердце и мешает дышать.

Он не любит, когда этот человек приходит.
Человек приносит смерть.

"Стив. Ты помнишь меня? Что-нибудь помнишь?"
"Нет".
Это ложь.
Он помнит человека - в его воспоминаниях у него другие глаза, в его воспоминаниях боль и серое зимнее небо, и звуки музыки, и улыбка, совершенно такая же, как сейчас. Яркая, безнадежно больная, острая и зазубренная, как нож, впивается, проворачивается и раздирает внутренности.

Истина: этот человек мертв.

*

Второй опыт превращается в бойню.

"Объект под контролем, сэр. Его мозговые импульсы показывают, что он продолжает попытки сопротивления, но наше воздействие полностью подавляет их".
"Самое время. Я устал ждать. Мы используем его, чтобы раздавить Щ.И.Т., эту пародию на секретную службу, пока они…"
"Сэр. В ходе операции нам пришлось использовать экспериментальные методы. Метод, оказавшийся эффективным, имел… последствия".
"Последствия".
"Мы использовали… нестандартное воздействие. Энергия куба имеет уникальную природу, и когда мы попытались объединить ее с электричеством, объект перешел в состояние клинической смерти. Чтобы вернуть объекту полную функциональность и добиться необходимого результата, нам пришлось воздействовать напрямую на основные нервные центры и… на оптический нерв. Непосредственно. Объект временно потерял зрительную функцию, а его двигательные функции ограничены. Временно. У его тела огромный потенциал к самоизлечению, это…".
"Вы хотите сказать, что он. Наше лучшее оружие. Наша победа. Слепой инвалид?"
"Сэр, прошу вас, это временное состояние! Мы предполагаем, что уже через месяц он будет –"
"Месяц! Месяц. Да за этот месяц – вы знаете, что Барнс что-то подозревает? Ему мало кто верит, но он опасен. Если он продолжит рыть землю, скоро он натолкнется на наше… сокровище".
"Барнса можно просто убить".
"Нельзя, кретин. Пока нельзя. Он не высовывается из Щ.И.Т.а, ищет Гидру внутри, и как ты думаешь, гений, что же подумают Картер и Филлипс, если их съехавшего на паранойе приятеля вдруг прикончат прямо в гнезде? Нет. Черт возьми. Чтобы убрать Барнса, нам нужно ждать, а это... Стойте. Что с приборами?"
"Не знаю. Они – но это не – полковник, отойдите от объекта! Немедленно отойдите, он –"
"Он парализован, тупица. Я хочу знать, что происходит в его голове и почему чертов измеритель –"
"Полковник! Датчики –"

Полковник – размытая темная тень - на вкус как кровь. У него крючковатый нос, он наклонился слишком близко: его кость хрустит на зубах, кровь заливает рот, кто-то кричит, все вокруг кричат. В темноте, сквозь лазоревые всполохи, он слышит, как колотится чужое сердце, как хрипит смерть чужим горлом, как трескается металл. Ему тяжело двигаться – лазурь связывает его; лазурь – чужая воля, он чувствует, как она вибрирует, наполняется чужими словами, но кровь стучит у него в ушах, и он рвется вперед. Лазурь замирает.

"Баки", думает он.

И лазурь слышит его. Она больше не держит – она обнимает, поет его мыслями, подхватывает его, смотрит его глазами, бросает его вперед. Кровь бьется в висках, и лазурь бьется вместе с ней.

Пока вдруг, в одну секунду, не покидает его, как дыхание.

Он приходит в себя на полу, залитом кровью, и выпускает из руки нож. Его тошнит – он смотрит в остекленевшие глаза какого-то человека со сколотым передним зубом, сгибается над полом, и кровь жжет его ладони.

"Баки", вспоминает он. "Баки жив".

Лазурь ушла, и тело больше его не слушается – в него стреляли, в него попали, тем, от чего он забывает, тем, от чего хочется спать. Он ползет к двери – перед глазами плывет, гаснет, растворяется в грязно-сером мареве, как смытая акварель. Дверь железная, тяжелая, неподъемная, у него дрожат руки, но он откроет ее – откроет.

За дверью его ждут военные.

Он теряет сознание раньше, чем приклад успевает достать до его виска.

*

- Тебе понравится, - говорит мертвый человек. – Там почти как дома, и можно выйти на крышу, оттуда прекрасный вид – ты раньше рисовал, твои руки это помнят, вот увидишь. Еще там есть бассейн – не знаю, правда, как ты насчет воды, ты ведь упал в океан, может, вспомнишь это и… Но я буду рядом. Все время буду рядом. Должен же кто-то научить тебя плавать, сопляк.

Левой рукой человек сжимает свое колено. Там, под перчаткой, металл, и под черной жесткой тканью на его ногах должны оставаться следы – черные и уродливые. Под одеждой у него восковая корка, обман, гниющее мясо, обман, ложь, смерть, обман.

Он ненавидит его.
Человек сжимает его сердце живой рукой, мягко держит в ладони, и боль за его улыбкой, за блестящими глазами – боль почти настоящая.

- Мы с тобой пойдем на танцы, Стив. Пегги здесь, твоя Пегги. Она должна тебе танец. Она сохранилась чуть похуже, чем я, но ты ее узнаешь. Она все такая же, и она надерет мне зад, если узнает, что я рассказал тебе, как сильно она по тебе скучала. И не смей говорить даме, что забыл про свидание, понял? Ты просто опоздал. Но она тебя простит.

Он не может перестать смотреть на него – скулы, бледные губы, темные ресницы, морщинки в уголках глаз, тонкий шрам на виске, рваный шрам на шее, он весь – острые росчерки, линии, штрихи и тени, и жизни в нем так много, что она перехлестывает через край, колотится в глазах, которые с каждым днем становятся ярче. Мертвый человек говорит, а он слушает и смотрит, и во рту у него растекается металлическая горечь. Ложь отравляет его, растекается под кожей, а он совсем не может отвернуться.

- Не волнуйся. Твоего позора никто не увидит. Это будет закрытая вечеринка, только для своих, и вдобавок перед ней я разрешу тебе оттоптать мне ноги. Сколько захочешь. Спорим, ты все так же безнадежен? Даже супер-сыворотка не помогла тебе понять, что делать со своим телом, когда у тебя в объятиях хорошенькая женщина, и это, приятель, настоящий рекорд по провалу. Повезло тебе, что Пегги уже замужняя дама. Повезло. Понял?

Человек уходит, когда за окном в игрушечной городской темноте вылезает луна. Голос у него сел от бесконечного разговора, он не услышал ни слова в ответ, но он улыбается и на несколько коротких секунд, забывшись, кладет металлическую руку ему на плечо. Под кожей перчатки прячется холод.

Он забирает с собой смерть и забирает свет.

- Баки, - спустя вечность пробует Стив одними губами, - Баки, Баки, - и захлебывается именем, захлебывается хриплым отчаянием, ледяной водой, смертью и своим предательством.

На следующий день мертвый человек не приходит.

*

"Осторожнее, доктор. Он опасен. Теперь, когда куб уничтожен… Невозможно предсказать, как он отреагирует на воздействие".
"Он прекрасен. Великолепный образец человеческой воли. Как раз то, что нам нужно".
"Он нестабилен. А у нас нет времени –".
"Нет времени? Чушь. У нас есть все время в мире, господа. Истинное величие не терпит спешки".
"Но полковник…"
"Полковник был идиотом, что и продемонстрировал. Сейчас он там, где и должен быть. А мы с вами здесь. Что же вы? Вам выпала честь приветствовать нашего нового союзника. И что я вижу? Страх".
"Доктор, после того, что он…"
"Ах, перестаньте. Молодой человек перенервничал. Естественно. Он очень растерян. Его разум затуманен горем, он просто не может нас слышать. Нам нужно помочь ему".
"Помочь?"
"Именно, господа, именно. Он знает хаос – хаос сидит в нем, он мечется, жаждет невозможного, он страдает. Он ведь потерял лучшего друга. Такая трагедия. Я видел, что было потом. Знаете, на что это было похоже? Будто у молодого человека сломалась ось".
"Барнс -"
"Да, да, Баки Барнс. Погиб трагически, сорвался с поезда, а капитан его не поймал. Неудивительно, что он не может себя простить. Человеческая психика – весьма загадочный организм, не правда ли, агент Стэмфорд? Взять хоть нашего молодого друга. Лишившись опоры, он утратил инстинкт самосохранения и принялся действовать импульсивно, подсознательно желая смерти. А когда погибнуть не удалось, когда его тело вернулось к жизни, когда ему необходимо было восстановиться, его мозг, чтобы справиться с нежеланием жить, подкинул ему фантазм".
"Доктор?.."
"Вы не заметили? Он верит, будто Баки Барнс жив. Этот искусственный образ провоцирует его – стимулирует восстановление, но при этом стимулирует и агрессию, потому что его разум знает, что это обман. Разве нет? Ты ведь знаешь правду, солдат. Баки Барнс мертв, ты видел его смерть, и ты испытываешь великую боль, не так ли? И великий гнев. Столь сильный, что он пожирает тебя, разрушает тебя, влечет тебя к смерти. Гнев – это хаос. Я – порядок. Мы – порядок. Мы поможем тебе. Твой гнев станет оружием".
- …Ба…ки.
- Да. Твой мертвый друг. Его смерть – жертва. Жертва, чтобы сделать мир лучше. И ты ее принял. Настало время за нее расплатиться. Открой глаза, солдат. Открой глаза. Посмотри на меня.

Он открывает глаза, и сквозь свет с ним говорит правда.

*

В третьей жизни Баки умирает.

Стив не успевает его спасти.

Сержант Барнс повсюду сопровождает Капитана Америку. Сержант Барнс – отличный снайпер, меткий стрелок и бесстрашный боец. Он всегда держится рядом, не отстает ни на шаг, и готов следовать за Стивом Роджерсом хоть в огонь, хоть к черту.

Баки Барнс – лучший друг Стива Роджерса. Баки всегда защищает его, закрывает, а когда Стив падает – принимает удар на себя.

Ревущая команда отправлялась за Капитаном Америкой в ад снова и снова, и все они вернулись домой.

Баки Барнс не вернулся.

*

"Парень, ты - капитан Америка. Да, ты прав. Я бы тоже хотел забыть этот костюм. Тебе приходилось носить лосины, а? Перед толпой вояк. Представляю. Ты травмирован. Мы можем вместе делать вид, что этого не было - эээй, да это же тот парень-из-комиксов, он еще бегал в дурацком костюме - не представляю, о чем ты говоришь, мужик, завязывал бы ты с выпивкой, а то здоровье подводить начнет, можешь поскользнуться и случайно выбить себе зубы о железный кулак вон того парня. Никто и слова про костюм не скажет. Если ты очень попросишь, я и из интернета все фотографии могу убрать. Интернет – это такая штука, которой ты боялся в детстве. Все могут все о тебе узнать. Но костюм я сотру – потому что я настолько крут, что могу переписать историю".

Другой выделяется среди тех, кто к нему приходит: они безликие, безопасные, а он – друг мертвеца. "Цель", - шепчет ему голос в глубине разума, но шепчет так тихо, что это больше не приказ. Воспоминание. Другой – шумный и бесцеремонный, он приходит вместе с мертвым, закидывает ноги на кровать и говорит, говорит, говорит, непонятные, бессмысленные слова, говорит ему, мертвецу, воздуху вокруг. От него болит голова, не так, как от мертвого человека. Страшнее.

В тот день, когда мертвый человек не приходит, другой закрывает за собой дверь аккуратно, с еле слышным щелчком.

- Давай-ка начистоту. Твой герой наконец решился тебя оставить и заняться делом. Я ждал этого. Теперь мы можем поговорить один на один.

Он серьезен – смотрит безжалостно, тяжело, будто оценивает оружие. Этот взгляд он хорошо знает. Это настоящее.

- Вот факты. Ты здесь уже третий месяц. Ты почти не разговариваешь, утверждаешь, что ничего не помнишь, и до сих пор не попытался никого убить.

В его голосе нет и следа обычной легкости. Маска исчезла, теперь он говорит, как говорят с ним обычно – говорили, когда он выполнял приказы.
Его нужно слушать.
Его нужно убить.
Его – стоит – выслушать.

- Последние десять лет о Зимнем Солдате никто не слышал. Ты спал в криокамере и никому не был нужен – а в последние десять лет мы хорошенько потрепали Гидру. Можно даже сказать, что мы почти ее уничтожили – а это тебе не пару лабораторий взорвать, эти твари умеют прятаться, с ними пришлось повозиться. И вот, когда Гидра подыхает, тебя снова достали, почистили, всунули в руки щит и отправили ее спасать. Убить лидера Мстителей. Ты не выполнил задание, но теперь вполне спокойно проводишь с ним время. Ни разу не попробовал добить. Даже не дернулся. Странно, если тебя запрограммировали на уничтожение цели, а?

"Убить лидера Мстителей".
Правильно.
Это было задание.
Лидера Мстителей. Мертвого человека.

- Тебя обследовали врачи и другие наши… специалисты. На тебе нет магии, мозги у тебя в порядке, физических причин для амнезии нет. Мы нашли место, где тебя держали – оборудование там древнее. Никто тебе мозги не промывал по меньшей мере уже с десяток лет.

Он не помнит, сколько прошло времени. Но это единственная правда. Другой раскусил его ложь, вытащил на свет, и теперь…
А может – его вдруг обдает холодом – может, другой с самого начала знал, что он лжет.

- Так что же получается? А получается, что ты, Капитан Америка, валяешься здесь и врешь Барнсу, что не помнишь его. Твой рыцарь, Спящая Красавица, очень не хочет, чтобы я поймал тебя на этом. Он считает, что тебя нельзя «пугать», верит, что тебя вернет сила любви или что-то в этом роде, что еще раз доказывает, что он на тебе совершенно свихнулся. Не то, чтобы доказательства были нужны. Понимаешь? Он в тебя верит.

Другой знал все. Знал про мертвого, про его живые глаза, про ржавое и зазубренное в сердце, и даже про то… Про то, что мертвого нельзя убить.
Другой – догадался.

- Последние двадцать лет, - говорит вдруг другой странным, вкрадчивым голосом, - Джеймс Барнс каждый день работает, возвращается домой к полуночи и ложится спать. В одиночестве. У него ни разу не было никого серьезного – полжизни, что я его знаю. Джеймс Барнс не стареет – и ты его видел, он горяч, как бездны ада, и весь этот бред, что его рука чему-то там мешает – чушь собачья, я знаю, я делал последние пятнадцать версий. Это устройство, абсолютно дружелюбное к романтическим отношениям. Но Джеймс Барнс, этот герой, этот защитник Америки, спаситель человечества, все время один. Интересно тебе, почему? Потому что он наполовину мертвец. Обычные люди – те, кто с ним пересекался – боятся его, как падения ядерной бомбы, потому что он эффективно решает проблемы, навсегда и с гарантией, и может даже изобразить дружелюбие, но побудь с ним подольше – и поймешь, что рядом с этим парнем все время ходит смерть.

"Добей его", ждет Стив. Покрывало рвется под конвульсивно сжавшимися пальцами; смерть у него внутри поднимает голову.

Другой ловит его взгляд – и оскаливается.

- Я был его другом с самого детства. Потому что я – это тебе не «обычные люди». Я знал, что он убийца. Он несколько раз спасал мне жизнь, он нашел мне призвание, научил пить и помешал спиться. Мы с ним основали свой клуб – знаешь, развлекаемся, стреляем, спасаем мир. Мы кучу всего пережили, и однажды ты услышишь обо всем этом и умрешь от зависти. Но что бы ни происходило – в нем всегда была смерть. Даже когда он смеялся, я видел, что он умирает.

"Поэтому пришло время ему помочь".
Он ждет, сжав зубы, но приказ не приходит.

- А теперь, - говорит ему другой, говорит Старк, сын Говарда, Тони, - ее больше нет. Я был другом Джеймса, а теперь понимаю, что никогда на самом деле его не знал – не так, как я думал. Баки Барнс, друг Капитана Америки – вот кем он для меня был, когда я с ним познакомился, а на самом деле… Никакого Баки Барнса не было. А сейчас Баки Барнс вернулся домой.

Боль вспыхивает в голове так стремительно, что он не успевает остановить себя – давится стоном, складывается пополам, пачкает белое одеяло кровью из прокушенной губы. Старк что-то говорит, быстро и взволнованно, Стив чувствует на плече его руку, чувствует, как Старк пытается поднять ему голову, и держит глаза закрытыми из последних сил.

- Нет, - всхлипывает он. – Нет.

Баки. Мертв.

- Мертв! – кричит он.

И теряет сознание.

*

"О! Доктор, какой сюрприз! Скажите, что у вас хорошие новости. Сломался наконец?"
"Напротив, сенатор. Он… обрел центр".
"Не понимаю. Он работает?"
"Он готов. Полностью в рабочем состоянии. Но это агент для особых случаев, разумеется. Надеюсь, вы понимаете его ценность".
"Для особых случаев? Мне обещали – "
"Мгновенное уничтожение Щ.И.Т.а? Взлет Гидры? Власть над миром? Если вы в это верите, сенатор, то вы идиот. Тот, кто вам все это наобещал, сейчас кормит червей, потому что был слишком глуп, чтобы обладать таким оружием. Вы же не думаете, что мир готов увидеть его в рядах Гидры? Гидры, которую еще помнят как врага?"
"Но если мы не можем его использовать, зачем тогда –"
"У вас много денег, сенатор, но вот интеллект печально… миниатюрен. Вы хотите власти? Она у вас будет. Порядок рождается из хаоса. Мы создадим хаос, и мир сам покорится нам".
"Создадим хаос?"
"Перед вами, сенатор, лучший агент в мире. Он сильный, быстрый, для него нет и не будет невыполнимых заданий. Мы не можем позволить миру увидеть его лицо, но он будет работать из тени – как призрак. С его помощью мы подведем мир к грани безумия, покажем людям, что то, что они считают свободой – пугающая ошибка. Тогда, когда мир готов будет принять нашу защиту, Гидра выйдет из темноты, а наш агент встанет у нее во главе и снимет маску. Он – знамя победы, а не пушечное мясо, сенатор".
"Это… звучит невероятно".
"Это – единственная дорога к нашей великой цели. Нашему агенту придется замарать руки, но он готов к этому. Чтобы человечество поняло ценность порядка, мы должны помочь ему. Лучшее лекарство всегда горькое, самое эффективное лечение неизбежно причиняет боль. Мы преподнесем человечеству великий дар, но для начала нам придется пустить ему кровь".
"И он сделает все, что я прикажу?"
"Все, что потребует Гидра. Есть только одно условие, сенатор".
"И какое же?"
"Откройте ваш бухгалтерский отчет. Двадцать восьмая страница".
"…Это…"
"Абсолютное условие".
"Это создаст нам проблемы".
"Только пока условие… существует. Понимаете?"
"Да".
"Не волнуйтесь. Условие просуществует недолго".

*

- Какого хрена, Старк, я же сказал тебе не лезть к нему! Стив. Стив, ты меня слышишь? Стив. Что – что ты с ним сделал? Все было нормально, а теперь он –
- Спит, просто спит, ему вкололи успокоительное, и ни хрена с ним не было нормально! Слушай -
- Ты слушай. Я сказал – не пытайся его заставить! Он должен сам захотеть, и неважно, сколько времени это займет. Это Стив, и если он не хочет, если память причинит ему боль, насильно заставлять его –
- Бога ради! Заткнись и послушай меня. Дело не в том, что он не хочет вспоминать!
- Что?
- Вы оба достали меня, особенно ты. Ты поешь серенады о прошлом, он купается в чувстве вины, и это замкнутая цепь бессмысленных страданий, мне больно на это смотреть. Я хотел прочистить ему мозги – чтобы он хотя бы не думал, что он тут один убийца. Думал, мы поболтаем, я расскажу ему, что ты тоже не был святым, он отомрет и перестанет зажиматься. Ты возвращаешься, он падает в твои объятия, вы рыдаете, драма кончается, мы открываем шампанское.
- Старк!
- Терпение, мой пылкий друг. Я думал, что даже если он правда ничего не помнит, я хоть объясню ему, что можно бы начать с тобой разговаривать. Ну, узнать тебя заново, узнать себя, неплохой же способ, а? В любом случае…
- Да хватит же, говори, что с ним –
- Он верит, что ты мертв.
- …Что?
- Когда я говорю, что ты жив, он перезагружается. Вырубается, а потом бьется в судорогах. Знаешь, что это значит?
- Что я… причиняю ему боль.
- Это значит, что вся его программа основана на твоей смерти.

*

"Это и правда он. Хрена себе. Я думал, это все сказки".
"Ну, видишь, нам повезло, что думаю здесь я".
"Серьезно, как ты о нем узнал?"
"Барнс и его радужная команда в девяностых раскрыли заговор, помнишь? Обнаружили Гидру внутри Щ.И.Т.а, вытащили на свет, потом еще была куча бумажной работы и бесконечные проверки".
"Ну и?"
"Ну и сами-то наши герои слишком заняты, чтобы изучать все данные, которые нам удалось собрать".
"Его что, сделала Гидра?"
"Браво, гений. Дошло".
"Тогда почему они его забросили? Почему не использовали?"
"Все считали Барнса психом, помнишь? Думали, ему везде мерещится Гидра, думали, он и Старка сведет с ума своей навязчивой идеей. А он-то был прав. И пока ему не верили, он, между прочим, успешно мешал Гидре расти. А они все ждали, когда он откинет копыта, потому что капитана против него, видите ли, нельзя использовать".
"Стоп. А нам он тогда зачем?"
"Да бред это. Один выживший из ума старик сказал, и все поверили, и где они сейчас? От былого величия и следа не осталось. Гидра подыхает. Но мир… мир уже готов встать на колени. Готов познать боль. Между нами и властью – только чертовы Мстители. А капитан о них позаботится".
"А… все-таки. Почему против Барнса нельзя?"
"Да можно! Нужно! Он единственный, кто справится с этой сволочью. Они думали, что он может сломаться. Но он убил Старка, убил парочку своих старых друзей, и все еще в отличном состоянии. Успокойся ты. Все будет отлично".
"А если…"
"Я знаю, как с ним обращаться. Думаешь, я не попробовал на других? Полный порядок. Услышит приказ – сдохнет, но выполнит".
"Или они поймают его, сломают, и он нас сдаст".
"Не сдаст. Я сделаю так, что у него мозги поджарятся, если он хоть заикнется про нас. А сами они не догадаются, что нужно искать: с ними ведь будет сражаться агент Гидры. Достань-ка его щит".
"Черт, если он и правда его прикончит… Ну и весело будет!"
"А то".
- Эй, капитан! Просыпайся. У меня для тебя задание.

"Убей Джеймса Барнса. Лидера Мстителей".

*

В четвертой жизни Баки Барнс упал с поезда и выжил.

Стив Роджерс, спасая Нью-Йорк от ядерного удара, попал в плен и оказался во власти Гидры. Ярость, боль и гнев, которые он испытывал, веря, что Баки Барнс мертв, окончательно сломили его волю и сделали его разум уязвимым для гипнотического внушения. Роджерс, возвращенный специалистами Гидры к жизни и наделенный новой целью, под личиной Зимнего Солдата много лет работал на благо установления мирового порядка.

Лейтенант Джеймс Барнс, однако, ослабил Гидру и помешал осуществлению ее многолетнего плана. С появлением команды "Мстители" численность и ресурсы Гидры сократились, и проект "Зимний Солдат" в конце концов был законсервирован до лучших времен.

После раскрытия заговора и уничтожения ключевого руководства Гидры материалы для архивации поступили агентам Рамлоу и Стэнли. Агент Рамлоу, всегда отличавшийся авторитарными устремлениями, получив информацию, дал волю своим амбициям.

Решив использовать Зимнего Солдата для устранения лейтенанта Барнса, Рамлоу отдал приказ, который противоречил фундаментальным установкам программы. Внушение было произведено с применением экспериментальных технологий, и потому его нельзя было ни обнаружить, ни отменить, ни со стороны, ни изнутри. Однако острый конфликт с исходными данными позволил Стиву Роджерсу не только вернуть воспоминания о прошлом, но и временно избежать необходимости выполнения приказа. До тех пор, пока конфликт существует.

В четвертой жизни Баки Барнс вернулся домой, а Стив Роджерс никогда не сможет с ним встретиться.

*

- Мы должны ему помочь. Тони, ты должен ему помочь, раз я его только мучаю!
- Черт, я инженер, а не психиатр. Я не знаю!
- Стив! Стив. Открой глаза и посмотри на меня. Пожалуйста, Стив.
- Логика – не твоя сильная сторона, приятель.
- Стив. Пожалуйста. Ну давай же, я знаю, что ты не спишь.
- Дохлый номер. Давай-ка мы с тобой отсюда уйдем. Теперь мы знаем, что ты – основная проблема, и тебе, друг, придется держаться от него подальше.
- Черта с два. Я разберусь. Я -
- Ты и так последние три месяца возишься с ним! А команда? Ты наш лидер! Ты не можешь просто -
- Я не ваш лидер. Не теперь. Знаешь, кто я? Я его друг.

Он распахивает глаза и сталкивается с ясным серым взглядом. Таким живым и таким знакомым, что в собственных глазах вдруг все расплывается.

- Друг, - растерянно повторяет Баки, застигнутый врасплох. У него растрепанные волосы, темные круги под глазами, и он настолько живой и реальный, что Стиву снова становится больно. Грудь заливает жаром, в висках стучит, и сейчас, сейчас перед глазами снова вспыхнет свет, но пока, в эту секунду…

- Баки, - успевает сказать он, улыбаясь одеревеневшими губами. – Неважный… ты командир.

*

Четвертая жизнь продолжается.

@темы: дятел клавиатуры, little guy from brooklyn

я аж вспыхнула вся

@темы: les mis, конопля угощает мак человеческой кровью

@темы: СЕЗОН В АДУ, little guy from brooklyn

@темы: I am whatever gets me laid, how low, me & my left arm

@темы: little guy from brooklyn

воу что это у нас здесь
хедканон от себастиана стэна?
да неужели

@темы: СЕЗОН В АДУ, little guy from brooklyn, me & my left arm

в общем
#нувыпоняли.


персонажи: стив. баки. баки и стив.
рейтинг: PG
размер: 1678 слов
сюжет: стив роджерс и его автобиография.

Парень из Бруклина."Я родился в Бруклине. Говорят, в тот год стояла жара – такая, что солнце могло подпалить стол через оконное стекло, если неблагоразумно оставить занавески открытыми. Говорили еще, что я был таким слабым, что еще тем летом несколько раз чуть не умер прямо в старом кресле, служившем мне колыбелью. Но мне повезло. А Дейзи (мать моего отца, великолепная леди, находившая слово "бабушка" оскорбительным до глубины души) - она любила повторять, что я просто с самого рождения был таким упрямым, что даже смерть отказалась иметь со мной дело. Весь в нее.

Там, в маленькой квартирке на Сансберри-роуд, прошла почти вся моя жизнь - до того, как я вступил в армию. Мой дом - мама и Дейзи; комната под самой крышей, где зимой грозила смерть от холода, а летом - от духоты; старая деревянная мебель, половицы, которые постоянно скрипели, белые занавески из ситца - Дейзи, пока была жива, вышивала на них то алые маки, то васильки, то яблоки. У нас был один хрустальный бокал и с десяток разномастых чашек, и жестяные кастрюли, в которых мама варила суп и грела воду для ванны - чтобы помыться, приходилось согреть пятнадцать кастрюль. Мама вышла за отца, потому что любила его. Она никогда не говорила о своей семье, и к тому времени, как мне исполнилось пять, научилась шить и готовить великолепный обед всего-то на десять центов. Она водила меня в музеи, вместо детских песен убаюкивала меня стихами, которые каждый раз пела на новый лад, и учила меня быть достойным человеком. Мужчиной. Таким, каким был мой отец.

Отец умер, когда мне было восемь. Он был полицейским и погиб, защищая гражданских - Бруклин тогда был опасным районом, особенно по ночам, и отец отдал жизнь, чтобы в конце концов я, мама и все жители нашей улицы смогли выходить по вечерам на улицы и чувствовать себя в безопасности. Главное, чему отец меня научил - со злом нужно бороться. Даже если победить невозможно, никогда нельзя отступать.

Меня называли героем, а правда в том, что я никогда им не был. Не больше, чем любой из парней, которые отдавали свои жизни на войне, не больше, чем любой человек, готовый сражаться за свободу. Мне сказали однажды, что самая большая моя заслуга - в том, что я остался собой; героем меня сделала не сыворотка, не сила, а мое сердце.

Но я не стал бы тем, кем я стал, если бы не..."

(Часть текста вычеркнута.)

*

"У меня был брат. Мы познакомились, когда мне было четыре, и я попытался отбить у каких-то пятиклассников кошку. Мать зашла в лавку к мяснику, оставив меня снаружи, и я услышал, как в переулке за домом кто-то смеялся. Их было трое, я был слабым даже для своего возраста - в общем, все кончилось бы плохо. Только... бросившись в драку, я понял, что был не один.

Нас все равно спасла моя мама, но Баки успел разбить нос самому здоровому из них. И отнять кошку до того, как они сбежали.

Кошка прожила у Баки десять лет. Дикая, злобная, как маленький демон, она до полусмерти пугала его мать - и постоянно спала в ногах его постели. Он скармливал ей молоко, которое мать оставляла ему на завтрак. Ее звали Мисс Июль.

Мы жили через улицу. Мы выросли вместе. У меня не было друга ближе, чем он.

Он был героем. Как мой отец. Каким хотел быть я.

Мы все делали вместе. Мы собирались вместе отправиться на войну. Но он попал туда раньше, чем я.
Я не подходил.
Для меня там не было места.

Я не хочу это делать".

(Страница скомкана и разглажена.)

*

"У меня была самая обычная жизнь. Я ходил в школу, ходил в церковь, иногда дрался, лазил по деревьям. Во дворе у нас были качели из старой шины, и Баки раскачивал меня так сильно, что получалось сделать полный оборот. Веревка обвивалась вокруг ветки, становилась все короче и короче. Потом мы вместе ее распутывали.

Я старался стать сильнее. Как-то раз хотел начать бегать по утрам - для парня с астмой я побил рекорд, но и только. Потом я занялся боксом. Баки говорил, что у меня неплохо получалось. Баки, как моя мать, всегда вел себя так, как будто я чего-то стоил. Почему-то ему не надоедало со мной возиться. И он всегда говорил, что мне не нужно меняться.

Я ему никогда не верил.

А ведь он был прав. Доктор Эрскин помог мне стать сильным, таким, каким я всегда хотел быть, но в конце концов я так и не смог -

Прости. Прости меня. Прости".

(Страница разорвана на части.)

*

"Когда умерла мама, небо уже начало темнеть. Никто не хотел в это верить, но все знали, что война неминуема. Некоторые думали, что нас это не коснется. Многие думали. Через год "Time" назвал Гитлера "человеком года" - у нас был тот номер, достался мне из остатков с работы, и Баки жаловался, что бумага на вкус горчит и портит ему табак. С гнильцой этот тип, сразу понятно, так и говорил. Тогда он тоже не хотел думать о войне.

Через пять лет я вырубил Гитлера сто двадцать раз и узнал, что он не самый страшный наш враг.

Я никогда не собирался становиться солдатом. Я просто не мог оставаться в стороне, когда началась война. Но тогда, в тридцать седьмом, я хотел верить в лучшее будущее. У меня был дом, я кое-где подрабатывал и собирался рисовать комиксы. Мечтал, что стану известным, и тогда -

У меня был свой герой. Баки считал, что лучше бы мне рисовать девиц, а не его. "Героизм сейчас не в моде", так он считал, а потом в первый же день пошел на призывной пункт.

В армии, еще до моей команды, до того, как я сбежал из цирка и по-настоящему вступил в армию, комиксами про капитана Америку топили переносные печки и сушили сапоги. Потому что настоящим героем был не парень в костюме. Я иногда жалел, что не успел рассказать ту историю. Потому что тем парням, которые лежали в окопах, которые каждую секунду могли умереть, нужен был не символ - им нужен был их товарищ. Но потом в комиксах к капитану прибавилась команда. И я перестал жалеть.

Тогда, в конце тридцатых, было хорошее время. Самолеты перелетали через океаны, Говард Хьюз установил свой рекорд, мы и представить не могли, каким будет будущее, но нам казалось, что невероятным. Баки любил будущее, был очарован им, верил в любую чушь и ни во что не верил, пока не видел своими глазами. На нашей улице осенью продавали жареные каштаны.

Это было хорошее время. Я был почти счастлив.

Если бы я мог, то вернулся бы в прошлое и -
Тогда я думал, что у меня были причины - но то, что я считал болью, не должно было иметь значения.

Мы с Баки часто ходили в кино.

Я был таким идиотом".

(Наброски на полях: бейсбольный мяч, стул с небрежно брошенной на спинку одеждой; лицо молодого человека, рисунок брошен на середине.)

*

"В этом мире на все нужно меньше времени. Все можно заказать на дом и получить через час, и можно за пару секунд узнать, что происходит в сотне миль от тебя; не нужно ждать месяцами, чтобы узнать, как дела у друга в другой стране. Но мне не кажется, что люди стали счастливее. Будущее настало, но люди по сути не очень-то изменились - только жизнь стала удобнее. И безопаснее. Иногда я смотрю вокруг и понимаю, что все было не зря. Мы остановили Гидру, чтобы здесь, сейчас, люди могли быть так же счастливы, как мы были тогда, до начала войны.

И мы будем помогать им. Это то, для чего я живу. Мне трудно было понять, зачем я здесь - но пока есть те, кто угрожает свободе, я могу внести вклад. Помочь не допустить новой войны, а если не получится - помочь ее остановить. Я хочу, чтобы никому больше не приходилось терять на войне близких. Семью. Братьев.

Моя команда вернулась с войны и сделала все, чтобы сохранить мир. Сейчас почти все они мертвы, но я могу продолжить их дело. Я просыпаюсь по утрам и не знаю, что я делал бы здесь, не оставь они мне свою поддержку.

На самом деле это история не обо мне. Она о тех, кто был рядом со мной - о тех, кто погиб, защищая товарищей, кто закрывал собой гранаты, ложился на колючую проволоку, чтобы раненый товарищ мог спастись, о тех, кто зимой, не обращая внимания на невыносимый холод, несколько миль тащил раненых по ночному лесу и не бросал, даже если казалось, что кончаются силы. Я хочу, чтобы мир запомнил их, узнал их так, как знал их я. Я делаю это, потому что каждый из них герой. Я не был особенным. Капитан Америка был, но я - я просто парень из Бруклина.

Этого было достаточно.

Этого никогда не было достаточно.

Я помню каждое его слово, но на бумаге все слова умирают. Я не смог его спасти. А теперь не могу сохранить его память. Я хотел оживить - передать, каким он был, ведь это несправедливо, ведь каждый день он -

Черт возьми.

Пегги, прости. Ты даешь хорошие советы, но я не могу. Я не знаю, как ты это делала. Ты сильная, моя прекрасная девочка. Мне так жаль.

Ты создала для меня будущее. И ты могла рассказать обо мне. А я - я просто солдат.

Иногда мне кажется, что я уже мертв".

*

- Это не о тебе, - говорит Баки. Он хмурится, и Стив давит в себе жалкое желание броситься к нему и вырвать листы (почему он вообще не сжег эту пародию на биографию? Ничего ведь не вышло). - Это о нем. Обо мне. Почему это обо мне?
- Ты мой друг, - Стив не знает, что Баки хочет услышать. Это странный вопрос. - Мы с тобой с детства -
- Но это не о тебе, - повторяет Баки и хмурится сильнее. - Это же твоя биография.
- Это личные записи из личного сейфа, код от которого я тебе не давал, - пытается Стив, но Баки даже не закатывает глаза. Просто смотрит на него, и у него тяжелый, внимательный взгляд, такой острый, что Стиву становится страшно.
Он не мог говорить о себе и не сказать о Баки. Он не смог рассказать о прошлом даже самому себе, потому что говорить о Баки было больно, так больно, словно он раздвигал себе ребра и выжимал на бумагу сердце.
Баки ждет.
Стив не знает, что ему ответить.

И, в конце концов, Баки все понимает без слов.

@темы: дятел клавиатуры, little guy from brooklyn

какой пиздец

@темы: СЕЗОН В АДУ, little guy from brooklyn